По рукоять в опасности - Дик Фрэнсис

Я вышел из сарая и, стараясь не шуметь, несколько раз обошел вокруг него, чтобы размяться и согреться. Потом снова зачерпнул из желоба воды, напился и сел на прежнее место дожидаться рассвета.

Невеселые мысли копошились у меня в голове.

Неприязнь ко мне, которую Сэртис перенял от Пэтси, теперь наверняка усилится и превратится в ненависть. Он не простит того, что я отделал его на глазах Ксении, его дочери. И неважно, что именно он заварил всю эту кашу, приехав к Эмили забрать Гольден-Мальта. Неважно и то, что он первым набросился на меня с кулаками. Он никогда не забудет того, что при дочке оказался битым по всем статьям, что ненавистный Александр Кинлох и Гольден-Мальта отстоял, и его самого, Сэртиса, запер в деннике для лошадей.

Ксения, можно было не сомневаться, станет теперь моим врагом на всю жизнь. Ненависть ее матери ко мне так велика, что мне, наверное, лучше не откладывать решение вопроса о телохранителе. Кто-то же отправил «туристов» в мою хижину.

«В следующий раз ты у нас завизжишь...»

Вот чертовщина, подумал я. Даже отказ от защиты интересов Айвэна (а стало быть, и от защиты интересов матери) не избавит меня от ненависти и мести Пэтси.

Сэртис — зять Айвэна, а я — пасынок. Кому из нас принадлежит законный приоритет? И существует ли такой приоритет вообще?

Мне нестерпимо хотелось заниматься только своим делом — живописью. Я жаждал как можно скорее вернуться к своему мольберту, в свою тихую хижину... Зоя Ланг, ее портрет — вот что сейчас заполняло всего меня. Даже раздумывая над тем, можно ли пить не очень свежую воду из желоба, я видел в своем воображении впадины под скулами Зои Ланг и представлял себе пурпурный блеск на бирюзе, который станет бледнее благодаря растворителю. Внутренний мир этой женщины надо передать прозрачными оттенками, надо преодолеть непроницаемость живой материи, но так, чтобы не потерялся, остался виден человек из плоти и крови, мыслящий, надеющийся и одолеваемый сомнениями.

Я стремился к идеалу. Когда для осуществления замысла мне не хватало творческих сил и способностей, мной овладевало самоубийственное отчаяние, хорошо знакомое тем, кто жаждет достигнуть вершины и не достигает, не может достигнуть ее. Избранные, кому эта вершина по плечу, рождаются, может быть, раз в сто лет. Их немного, этих счастливцев, отмеченных благодатью ли, проклятием ли...

Остаток ночи я провел в тяжелой полудреме, из которой пробудился, дрожа от холода, при первых тусклых проблесках рассвета. В сарае слышен был глухой и тяжелый стук копыт Гольден-Мальта о землю. Для меня это послужило прозаическим сигналом, что у него кончилось сено. Я отвязал коня от железного кольца и вывел из сарая напиться. В эту минуту мне казалось, что мы с ним побратимы на маленькой затерянной в космосе планете.

Решив, что трава вполне годится на завтрак, Гольден-Мальт принялся жевать ее, а я тем временем держал в руке его повод и думал о чашке горячего кофе и ломтике жареного хлеба. Потом, когда рассвет уже набрал силу, я оседлал и взнуздал Гольден-Мальта в сарае, а сам обулся в сапоги для верховой езды. Когда, по моим предположениям, первые вереницы выводимых на тренинг лошадей должны были оживить окрестный ландшафт, я забрался в седло и приступил к завершению операции по исчезновению Гольден-Мальта.

Я двинулся на восток. Дорога Риджуэй, параллельная нашему с Гольден-Мальтом курсу, находилась сейчас севернее. Впереди должна была быть дорога из Вонтиджа на юг, в Хангерфорд. Я намеревался пересечь ее, чтобы выехать на ближайшую широкую равнину, где многие тренеры держали свои конюшни. Там, возможно, никто не узнает коня из Ламборна. Ни Эмили, ни я в возникшей спешке перед вечерним появлением жокеев не подумали, что надо было бы как-то замаскировать характерные признаки Гольден-Мальта.

Подъехав к главной дороге, я спешился, чтобы перевести через нее Гольден-Мальта, сначала открыв, а потом закрыв ворота. Теперь перед нами была равнина, расположенная к югу от Вонтиджа. В любом направлении отсюда в пяти-шести милях можно было найти подходящую группу тренируемых лошадей и присоединиться к ней.

Мне подошла бы группа не более чем из четырех-пяти лошадей. Я рассчитывал на то, что тренер из небольшой конюшни окажется более гостеприимным. Но время шло, а никаких лошадей нам на пути не встречалось. Я забеспокоился, может, еду не туда, куда надо. Но вдруг впереди показались четыре лошади, неторопливо бредущие обратно в конюшню. Одну из них вел в поводу спешившийся жокей.

Я последовал за этой группой, держась на некотором удалении и стараясь придать себе самый что ни на есть непринужденный вид. Группа свернула в сторону деревушки, за домиками которой проглядывала широкая полоса идущего с севера на юг шоссе, должно быть — А 34. Нечего было и думать пересечь такую широченную магистраль верхом на лошади.

Дорога в деревню полого спускалась вниз. Вереница из четырех лошадей упорно приближалась к магистрали, и я неожиданно обнаружил, что под магистралью проложен туннель. Продолжая двигаться вдоль деревни, почти в самом конце ее, лошади свернули в облупившиеся ворота небольшой конюшни.

Во дворе конюшни стоял передвижной денник. На нем была написана фамилия тренера и номер его телефона. Я направил Гольден-Мальта к телефонной будке, которую заметил чуть раньше. Жонглируя поводом и монетками, я позвонил тренеру, оторвав его от столь важного дела, как завтрак.

Я — владелец лошади и одновременно — жокей-любитель. Только что я крупно поссорился со своим тренером в Даунсе, так крупно, что забрал от него свою лошадь и сейчас ищу, куда бы на некоторое время пристроить ее. Выслушав это краткое сообщение и мою просьбу, тренер сразу же согласился помочь. Его энтузиазм усилился, когда вскоре он узрел меня на чистокровном коне и получил щедрое вознаграждение за постой Гольден-Мальта.

Когда я спросил тренера («зовите меня Филом»), как быстрее всего добраться до Лондона, он посоветовал мне взять такси до Дидкота. Стоило делать такой крюк верхом на Гольден-Мальте, чтобы в конце концов оказаться ближе к коневодческой ферме Сэртиса и Пэтси, чем к конюшне Эмили! Се ля ви, как говорят французы.

Филу я сказал, что немного позднее вернусь, чтобы забрать коня, а он посоветовал мне не торопиться и по телефону вызвал для меня такси. Мы расстались, очень довольные друг другом.

* * *

Вернувшись в Лондон, я постарался успокоить Айвэна и мать, внушив им, может быть, большую уверенность, чем чувствовал сам. Гольден-Мальт, сказал я им, в безопасности, с ним все в порядке, но было бы лучше спрятать его где-нибудь подальше от Даунса, потому что там любой знаток лошадей опознает его с такой же легкостью, как узнают кинозвезду ее поклонники.

Я попросил Айвэна одолжить мне копию «Horse in Training», где среди прочих подробностей содержались адреса и имена каждого из имеющих лицензию тренеров по всей Британии. А мать я попросил позвонить Эмили и сказать ей, чтобы она отправилась в Суиндон или Ньюбери как будто бы за покупками (она часто ездила в тамошние магазины) и позвонила бы нам оттуда из какой-нибудь телефонной будки.