Гегемония, или Борьба за выживание. Стремление США к мировому господству - Ноам Хомский

Интересно было услышать такое заявление именно от него. Кэрозерс проделал немалый объем работы, чтобы постичь так называемый «подлинный смысл» приверженности Р. Рейгана демократии. Он выступал как ученый и как очевидец событий, которым он давал оценку. Дело в том, что он принимал участие в проектах Госдепа при Р. Рейгане по распространению демократических ценностей в Латинской Америке. Он оценивал эти программы как «откровенно провальные». В южной части латиноамериканского континента, где влияние Вашингтона было минимальным, наблюдались наиболее бурные темпы развития демократии. Администрация Р. Рейгана сперва пыталась найти способы помешать этому, но впоследствии признала это как данность. Там, где влияние Вашингтона было наибольшим, США в итоге добивались самых незначительных успехов. Причины этого Кэрозерс видит в том, что стремление администрации Рейгана к демократии ограничивалось «узкими, директивными способами осуществления демократических изменений, и это не было чревато подрывом устоявшихся структур власти, с которыми у США сложился длительный опыт взаимодействия». Вашингтон прикладывал значительные усилия для того, чтобы поддержать целостность «государственного строя… в странах с явно недемократическими режимами» и пресечь любые попытки «популистской смены власти». Кэрозерс признает наличие множества критических оценок рейгановского подхода с позиций либерализма, но в то же время считает эти оценки несостоятельными из-за «извечной слабости» либеральной критики: она не предлагает ничего взамен. Возможность предоставления населению свободы выбора пути собственного развития нельзя рассматривать в качестве альтернативы — это его незыблемое право. Кэрозерс не придает большого значения тому факту, что на протяжении всего периода действия американских программ по демократизации Латинской Америки политическое руководство США усердно пыталось устранять угрозы собственным интересам в лице тех стран региона, где наиболее успешно развивалась демократия{273}.

Простые люди, которым предлагают демократию в таком виде, прекрасно осознают, к чему это может привести. Распространено мнение о том, что повсеместное формальное закрепление демократических институтов в странах Латинской Америки сопровождается усилением разочарованности в отношении демократии как таковой. Как отметил несколько лет назад аргентинский политолог Атилио Борон, одной из причин этого стало то, что новая волна демократизации в латиноамериканских странах совпала с неолиберальными экономическими реформами, которые препятствуют развитию эффективных демократических систем{274}.

В основе послевоенной Бреттон-Вудской системы[20]лежали четкие меры контроля капитала и достаточно фиксированная стоимость международной валюты. Это было направлено не только на получение прибыли, но также давало правительствам возможность проводить в высокой степени популярные в их странах демократические преобразования. Часто высказывалось мнение, что финансовая либерализация, предопределившая начало неолиберальной эры в 1970-х годах, вместе с тем ограничила свободу демократического выбора, так как право принимать важнейшие государственные решения получил так называемый «виртуальный Сенат» кредиторов и инвесторов{275}. Правительствам теперь пришлось столкнуться с «„трудностями двухуровневой электоральной структуры“. В ее рамках оказались противопоставлены интересы рядовых избирателей и международных валютных маклеров, управляющих хедж-фондов, „ежесекундно отслеживающих малейшие колебания общественного мнения“ в отношении экономической и финансовой политики развивающихся и развитых стран». В этом противостоянии у сторон крайне неравные силы.

Семьдесят лет назад Джон Мейнард Кейнс предупреждал, что «деятельность различных сил глобального финансового рынка сводит на нет любые возможности проведения демократического эксперимента по предоставлению гражданам права на осуществление самоуправления». Генеральный секретарь Организации американских государств, ярый защитник неолиберальной глобализации, открывая ежегодную сессию, выступил с предупреждением в духе Кейнса. Он говорил, что свобода движения капитала — «наиболее критикуемый аспект процессов глобализации», а по сути, основа глобализации — является «серьезнейшим препятствием» на пути демократического правления{276}. Эти опасения восходят еще к работам Адама Смита. Его знаменитая формулировка — «невидимая рука рынка» в работе «Исследование о природе и причинах богатства народов» — появляется в контексте рассуждений о разрушительных последствиях иностранных инвестиций. Как он полагал, Англии их не стоит опасаться, так как «невидимая рука рынка» создаст условия, при которых инвесторам будет выгодно не вывозить капитал за пределы своих стран.

Те же самые опасения верны для других компонентов неолиберальной политики: к примеру, приватизация сужает диапазон демократических возможностей, особенно в сфере либерализации «сектора услуг», что вызывало в свое время колоссальное общественное недовольство. Программы приватизации осуществлялись без какого-либо серьезного теоретического обоснования и предварительного эмпирического анализа{277}.

Нарастающее разочарование формальной демократией стало очевидным также в США, в значительной мере в неолиберальный период развития. Большая дискуссия развернулась вокруг так называемых «украденных выборов» в ноябре 2000 года и недоумения в связи с тем, что американское общество, казалось, отнеслось к этому без особого внимания. Эти общественные настроения получили подтверждение в материалах социологических опросов. Накануне выборов три четверти населения относились к предвыборной кампании как к игре, которую организуют крупные группы интересов, партийное руководство, политтехнологи, чьими стараниями кандидаты стали говорить «практически все, что угодно, чтобы быть избранными». Избиратели не могли определить для себя позиции кандидатов практически по всему спектру актуальных вопросов текущей политической ситуации. Как раз на это эксперты предвыборных штабов и делали упор. Те актуальные общеполитические вопросы, которые вызывали наибольшее разногласие элиты и общества, были исключены из предвыборной дискуссии. Избиратели должны были ориентироваться на «личные качества» кандидатов, а не на «наиболее острые политические проблемы».

В общей массе электората, с недоверием относившейся к богатым слоям американского общества, была прослойка избирателей, которые осознавали, что интересы их социального класса или группы были в опасности, и по этой причине голосовали за представителей более консервативной части обеих сильно коммерцализированных партий. Однако традиционно формирование электоральных предпочтений американского общества происходило по-другому, что периодически приводило к равному делению голосов на выборах, как случилось в 2000 году. Среди трудящихся главным фактором формирования предпочтений выступали неэкономические вопросы, такие, как право на ношение оружия или «религиозность», и люди часто голосовали заведомо в ущерб их собственным важнейшим интересам, очевидно, полагая, что другого выбора у них нет. В 2000 году, когда более 50 процентов американцев проголосовало таким образом, ощущение «безвластия» достигло наивысшей степени{278}.