Беверли-Хиллз - Пат Бут

– Вот почему мы все и собрались здесь, дорогая. Ждем не дождемся появления нашего господина и повелителя. Ты еще не встречался с ним, Дэвид?

– Конечно, нет. В противном случае я не напялил бы лучшие солнцезащитные очки. Ведь мир полон слухов, что от него исходит такое сияние, что люди слепнут.

Паула невольно рассмеялась незамысловатой шутке.

– Боюсь, я вела себя не очень прилично накануне с Робертом, – призналась она.

– О господи помилуй! Неужто ты не поддалась его обычным приемам обольщения?

– Ты велел мне срочно отнести ему в бунгало кальки чертежей и эскизы Дэвида…

– Помню… Ну и что?

– Дверь была открыта, и я застала его целующимся с женщиной.

– Так это все равно что застать папу римского, молящегося у себя в спальне. Или я не прав? – Дэвид Хокни засмеялся.

– Как чудесно, что тебе столь повезло. Он был хорош там… в постели? Я не имею в виду размер его инструмента, – встрепенулся Уинтроп.

У обоих друзей история Паулы о ночной встрече с секс-символом вызвала острое любопытство.

– Я повела себя ужасно глупо. Сама не знаю почему, но пришла в ярость. Я нагрубила ему, вместо того чтобы молча удалиться.

– Это значит, что ты не наградила его аплодисментами? – Хокни укоризненно покачал головой.

– И пробралась на сеанс без билета, – добавил Уинтроп.

Паула изо всех сил старалась держаться непринужденно, хотя шуточки друзей совсем не веселили ее.

– Поймите, я говорю серьезно. Он, когда явится сюда, точно взбесится, увидев меня. И размажет по стенке.

Уинтроп окинул стены профессиональным взглядом.

– Что ж, это улучшит цветовую гамму обивки. Яркие пятна на сером шелке внесут некоторое оживление… Как ты считаешь, Дэвид?

– Непременно, если мы еще убедим Роберта часть останков Паулы втоптать в ковер. Тогда получится перекличка цветовых пятен. Давай, Уинтроп, продадим Роберту такую идею.

О приближении Хартфорда возвестил шум в коридоре за дверью.

– Они уже собрались, мистер Хартфорд. Да, и мисс Хоуп тоже там, – донесся чей-то почтительный голос, прозвучавший для Паулы похоронным звоном.

Шутки прекратились, ибо явился сам новый владелец, и неизвестно было, понравится ли ему веселое настроение нанятых им мастеров.

– Доброе утро, джентльмены, – сказал он, подчеркнуто игнорируя то, что среди присутствующих есть женщина.

Для Роберта такой поступок был удивителен настолько, что мог быть занесен в Книгу рекордов Гиннесса.

Он, не задерживаясь, прошел прямо к столу, занял место в торце его, пододвинув к себе стул, и сделал официанту знак, что желает кофе.

– Ты уже знаком с Паулой, не так ли? – спросил Уинтроп с лучезарной улыбкой. Он не боялся никого. Его талан плюс репутация позволяли ему вести себя так, как ему было удобно.

Роберт резко вскинул голову.

– Кажется, да… знаком.

Он смолк. Паула отвернулась, избегая его взгляда. После паузы Роберт продолжил:

– Я хотел это сказать лишь тебе лично, Уинти, и жаль, что мистер Хокни вынужден слышать то, что касается только нас троих – тебя, меня и мисс Паулы Хоуп. Но пусть будет так. Вчера поздно вечером мисс Хоуп вторглась в мое бунгало без приглашения и даже не постучавшись в дверь. Она вела себя отвратительно и оскорбляла меня и мою гостью. Я требую объяснений и соответствующих действий от тебя и от нее. По меньшей мере, извинений в письменной форме.

Он запрокинул голову и уставился в потолок, словно в поисках там, наверху, высшей справедливости, но жест этот привел лишь к тому, что на чересчур тесном воротничке его рубашки оторвалась и повисла на ниточке пуговица.

– Боже, до чего доводит любовь! – совсем вроде бы невпопад продекламировал Тауэр.

– Я не объявила о своем прибытии, но я не взломщица и не вторгалась в дом, потому что дверь была распахнута настежь, и я просто вошла. Я имела задание вручить незамедлительно мистеру Хартфорду кальки, сделанные мистером Хокни.

Странно, что Паулу напрочь покинула робость. Она была тверда, как железо. Ей хотелось одного – поцелуя Роберта, такого же, каким он одаривал ту женщину в своей постели. Это желание придавало ей наглости, какая за ней раньше не наблюдалась.

– Никто не просил вас, мисс Хоуп, совать чертежи мне в постель, – парировал Роберт с убийственной язвительностью.

Однако девочка пробила брешь в его броне. Она была бледна и, вероятно, трепетала от страха, но не сдавалась. Он немного смягчил тон.

– Она могла бросить папку на ковер и уйти, заметив, что я занят.

– Что? Бросить папку с моими чертежами на пол и не удостовериться, что адресат не столкнул ее ногой под кровать к ночному горшку? Какое унижение для меня! – воскликнул Хокни, вложив в произнесенную им фразу все свое презрение к сильным мира сего.

– Кто была та счастливица, Роберт? С которой тебя застали? – без обиняков спросил Тауэр.

– Разве в этом дело? – уклонился от ответа Роберт и слегка покраснел.

– Одну телку я видел вечерком, стоящую возле твоего бунгало. Она очень походила на известную гипнотизершу. Не помню, как там ее зовут… Не она ли была твоей партнершей? – давил на Роберта Уинти.

Ситуация изменилась. Из драматической, во всяком случае для Паулы, она стала почти водевильной, а сама Паула из обвиняемой превратилась в свидетельницу акта прелюбодеяния удачливого покупателя с обнаженной конкуренткой в торге за отель.

Но Роберт умел выкрутиться из любого неудобного положения.

– Хватит тратить время, которое я вам оплачиваю, на пустопорожние разговоры. Пусть Паула извинится, и на этом закончим.

– Простите меня, если я допустила грубость.

– «Если»? «Грубость?» И это все?

– Ну так казните меня!

Роберт усмехнулся, представив, как палач отсекает от шеи ее почти детскую, но соблазнительную головку.

– Я всегда держу дверь открытой, когда занимаюсь чем-то подобным, но почему-то ко мне никто не заглядывает, – с интонацией печального Пьеро признался Уинтроп. – У одного парня, в бытность мою в Йеле, случилась такая ситуация, и кончилось все его полной импотенцией.

При этом слове Роберт невольно вздрогнул. Вновь обретя апломб, он потребовал:

– Покажите все, что у вас готово, мистер Хокни. Первые наброски, доставленные мне экспресс-почтой, я изучил…

Хокни выложил на стол и раскрыл папку, которую до того бережно хранил у себя на коленях. При общем молчании он показывал и складывал обратно в папку акварели, впечатление от которых не могло не объединить тех, кто их видит, снова в одну команду.

– Твое мнение, Паула? – первым нарушил почти церковную тишину Тауэр.