Мечи и черная магия. Сага о Фафхрде и Сером Мышелове - Фриц Лейбер

Кинжал Вланы легко прошил черную паутину – казалось, она даже расступилась, пропуская его, – и, пройдя меж пальцами чародея, вонзился ему в правый глаз по самую рукоятку.

От страшной боли колдун тихо взвизгнул и схватился руками за лицо.

Черная паутина начала извиваться, как будто в смертной агонии.

Обе реторты с треском раскололись, лава из них хлынула на изрезанный стол и залила голубой огонь, а у ее кромки дерево стола начало чуть дымиться. Капли лавы застучали о темный мрамор пола.

С последним тихим всхлипом Христомило рухнул ничком, продолжая прижимать к лицу ладони, из-под которых торчал его длинный нос, а чуть выше – серебряная рукоятка кинжала.

Паутина поредела, словно в чернила плеснули воды.

Мышелов бросился вперед и одним ударом Скальпеля покончил со Сливикином и огромной крысой – те так и не успели сообразить, что с ними произошло. Тихо пискнув, обе твари околели, а другие крысы черными молниями метнулись в свои норы.

Наконец остатки ночного, вернее, колдовского тумана рассеялись, и Фафхрд с Мышеловом обнаружили, что стоят среди трех трупов в полной тишине, которая, казалось, наполняла не только комнату, но и весь дом. Даже лава из реторт начала застывать, а стол перестал дымиться.

Их безумие и ярость исчезли – испарились до последней красной искорки в глазах, насытившись даже сверх меры. Убивать Кроваса или кого-нибудь еще из воров им уже хотелось не больше, чем прихлопнуть муху. Внутренне ужаснувшись, Фафхрд вспомнил жалкое личико мальчугана, которого он убил в приступе неистовой ярости.

Души друзей переполняло горе, которое не только не утихло, но стало даже глубже, – горе, да еще растущее отвращение ко всему, что их окружало, – к мертвецам, перевернутой вверх дном лаборатории мага, к Дому Вора, ко всему Ланкмару до последнего зловонного закоулка и окутанной туманом верхушки крыши.

Зашипев от гадливости, Мышелов выдернул Скальпель из трупов обоих грызунов, вытер его о первую попавшуюся тряпку и вложил в ножны. Фафхрд тоже наскоро обтер Серый Прутик и последовал примеру Мышелова. Затем друзья подобрали свои кинжалы, когда рассеялась паутина, но лишь мельком взглянули в место, откуда торчал нож Вланы. Однако на столе они увидели ее отделанный серебром кошелек из черного бархата и пояс, наполовину залитый лавой, а также принадлежавшую Ивриане шкатулку из голубой эмали, инкрустированной серебром. Друзья высыпали из них камни Дженгао и забрали их с собой.

Не проронив ни звука, как и в те минуты, когда огонь пожирал уютное гнездышко Мышелова позади «Угря», но чувствуя еще большее родство душ, еще более сильную привязанность друг к другу, друзья, понурившись, медленными, усталыми, чуть ускоряющимися шагами вышли из лаборатории мага и двинулись по устланному толстыми коврами коридору, мимо дубовой, обитой железом двери комнаты с картой, мимо других запертых молчавших дверей – весь Цех явно находился в ужасе от Христомило, его заклинаний и крыс, – еще немного быстрее спустились по гулкой лестнице, прошли по нижнему коридору с голым полом мимо закрытых, мирных дверей, стараясь ступать помягче, но все равно почему-то громко топоча, затем под опустевшей, выжженной нишей над дверью и, оказавшись на Грошовой, повернули налево, к северу, поскольку так было ближе всего до улицы Богов, а там свернули направо, к востоку – не встретив на широкой улице ни живой души, кроме тощего, сутулого мальчишки, который уныло мел землю перед винным подвальчиком в тусклом розоватом свете зари, неспешно сочившемся с востока, да нескольких храпящих и сопящих фигур, валявшихся в канавах и под темными портиками – да, они свернули по улице Богов направо, к востоку, потому что путь этот вел к Болотной заставе, откуда начиналась Насыпная дорога через Великую Соленую Топь, и, значит, через Болотную заставу друзья могли быстрее всего уйти из великого и славного города, который стал им теперь настолько отвратителен, что они не могли оставаться в нем ни на один пронзительный, свинцовый удар сердца дольше, чем нужно, – города их возлюбленных призраков, с которыми им уже не суждено было свидеться.

Два воина, высокий и низкорослый, миновали Болотную заставу Ланкмара и двинулись на восток по Насыпной дороге. Свежая кожа и гибкие упругие тела выдавали в них гонцов, однако на лицах спутников была написана чисто мужская горечь и железная решимость.

Сонные охранники в вороненых кирасах не стали приставать к ним с расспросами. Только сумасшедшие да недоумки по своей воле покидают величайший город Невона, тем более пешком и на заре. К тому же эти двое выглядели весьма устрашающе.

Небесный свод стал уже бледно-розовым, словно шапка пены на хрустальном кубке, наполненном на радость богам искрометным красным вином, и это сияние, продвигаясь к западу, гасило звезды одну за другой. Но не успело солнце окрасить горизонт в алый цвет, как с севера на Внутреннее море налетела черная буря и покатилась в сторону суши. Стало почти так же темно, как ночью, и только молнии пронзали небо да гром потрясал своим железным щитом. Штормовой ветер нес с моря запах соли, который смешивался с гнилостной вонью болот. Ураган гнул до земли лезвия морской травы и потом бросался в объятия корявых ветвей терновника и ястребиных деревьев. Нагнанная им болотная вода поднялась на целый ярд с северной стороны узкого, извилистого и сверху плоского гребня Насыпной дороги. Вскоре полил проливной дождь.

Воины продолжали идти, не проронив ни слова, лишь расправили плечи и обратили к северу лица, словно приветствуя очистительные ожоги шторма, которые позволяли им хоть немного отвлечься от мучительной боли, терзавшей их мысли и сердца.

– Эй, Фафхрд! – проскрежетал чей-то низкий голос сквозь грохот грома, завывание ветра и стук дождя.

Высокий воин резко повернул голову к югу.

– Эгей, Серый Мышелов!

Низкорослый воин последовал примеру своего спутника.

Подле южного откоса дороги на пяти тонких столбиках стояла довольно большая хижина округлой формы. По всей видимости, столбики эти были довольно длинные, поскольку дорога в этом месте проходила высоко над уровнем воды, а между тем низ полукруглой двери хижины приходился как раз вровень с головой рослого воина.

Ничего странного во всем этом не было, кроме одного: всем на свете известно, что среди отравленных испарений Великой Соленой Топи могут жить лишь гигантские черви, ядовитые угри, водяные кобры, бледные длинноногие болотные крысы и тому подобная нечисть.

Яркая голубая молния на мгновение осветила фигуру в капюшоне, скрючившуюся в низком дверном проеме. Каждая складочка ее облачения вырисовывалась четко, словно на рассматриваемой с близкого расстояния гравюре.

Однако даже при свете молнии внутри капюшона не было видно ничего, кроме плотной черноты.

Снова загрохотал гром.

Вслед за ним из капюшона раздался скрипучий голос, хрипло и без тени юмора чеканивший следующие строки, в результате чего пустячный стишок прозвучал как зловещее и роковое заклинание: