Моя безумная фантазия - Карен Рэнни

Берни настояла на том, чтобы по пути в Сандерхерст навестить всех соседей, чьи поместья лежали по дороге. Как она объяснила, это гораздо интереснее, чем разъезжать по портам.

Мэри-Кейт искренне надеялась, что следующий визит окажется лучше предыдущего. Они провели бесконечный час в обществе трех мисс Гастинг — сестер, обитавших в нескольких часах пути от Сандерхерста, в старом, ветхом доме, который, по всей видимости, когда-то был частью древнего монастыря.

Они впятером сидели в темной гостиной, потому что сестры не открывали шторы со дня смерти их отца пять лет назад. «Упокой, Господи, его душу» — фраза повторялась при каждом упоминании имени их папеньки, чья личность, к несчастью, являлась самой любимой темой для разговора. Девицы чинно расположились на диване, все в черном, похожие на сидящих на ветке ворон. У всех трех был высокий лоб, зачесанные назад и убранные в тугой узел волосы. Они походили одна на другую, исключая едва заметные различия во внешности, но не в характере. Та, что сидела слева, была высокой и старше остальных на два года. Сидевшая справа когда-то была замужем.

За этим визитом последовало посещение овдовевшей миссис Дорсет, весьма привлекательной и еще совсем не старой женщины. На протяжении всей беседы она забрасывала их вопросами об Арчере. Мэри-Кейт чрезвычайно раздражали постоянные упоминания о деньгах Сент-Джонов, но еще больше выводила из себя настойчивость, с которой женщина повторяла, что приедет с ответным визитом на следующий день.

— Я так рада буду снова увидеть лорда Сент-Джона. О, так рада!

Мэри-Кейт испытала желание ткнуть Берни чем-нибудь острым.

Теперь они находились еще в одном доме с визитом — исключительно британским изобретением для женщин, имеющих много денег и мало забот. По мнению Мэри-Кейт, такой скуке не позавидуешь.

— Поправь шляпку, Мэри-Кейт.

— Поправлю. Берни, на вашей юбке остался кусочек голубой глазури, — улыбнулась Мэри-Кейт.

— Ужасные были кексы, правда? Глазурь немыслимо сладкая, да еще и голубая. Правда, чай, согласись, был сносным. Но кексы Мириам Дорсет я ела в последний раз.

— Почему вы все время говорите, Берни? Чтобы я не могла спросить, почему мы не едем прямо в Сандерхерст, как обещали Арчеру?

Мэри-Кейт не разговаривала с ним с того злополучного вечера, когда он повернулся и вышел из комнаты. Не зашел он к ней и позднее, как она надеялась. Ночь оказалась длинной и одинокой.

— Мы едем домой, дитя. Просто есть возможность навестить людей, которых я очень давно не видела. Я не отшельница, как мой сын.

— Почему он стремится к уединению, Берни?

— Ты ведь не встречалась ни с кем из наших родственников, да, милая девочка? Будь довольна, что нет, — сказала она, когда Мэри-Кейт покачала головой. — Свора кровососов, выпрашивающих у Арчера то одно, то другое, называющих детей его именем, сажающих в его честь деревья, лишь бы получить несколько лишних фунтов в год. Он содержит, между прочим, больше двадцати семей, и любой человек в Англии, у кого в жилах есть хоть капля крови Сент-Джонов, желает добраться до фамильного состояния.

— Ничего удивительного, что он посчитал меня авантюристкой. Тем не менее они же его родственники, Берни. Не всем так везет.

— В твоем голосе звучит тоска, моя дорогая, но позволь заверить тебя, что клан Сент-Джонов и близко не напоминает семью. Почему, по-твоему, их не пускают в Сандерхерст и почему Арчер всегда принимает членов семьи в Лондоне? Никчемное сборище, эти Сент-Джоны! Если б они затратили хотя бы половину усилий, которые тратят на вымаливание подачек, на то, чтобы употребить эти деньги с пользой, то и отношение к ним было бы куда лучше. Между прочим, так поступил мой отец.

Берни подняла медный молоток и резко ударила в дверь.

Женщина как раз убирала спицы в предназначенную для них коробку, когда в комнату в сопровождении Мэри-Кейт вплыла Берни. Улыбка на лице женщины застыла, когда она увидела, кто пожаловал.

— Сесили, ты прекрасно сохранилась. — Ослепительная улыбка осветила лицо Берни. — Только не говори, что я выгляжу плохо. Смотришь на меня, как будто тебе явился призрак.

Берни принялась палец за пальцем стягивать перчатки. На лице ее по-прежнему играла улыбка.

— Мэри-Кейт?

Графиня обернулась и сделала ей знак подойти ближе.

— Сесили, позволь представить тебе мою близкую подругу — Мэри-Кейт Беннетт. Из Лондона.

Мэри-Кейт кивнула в ответ на кивок хозяйки, ощущая себя участницей кукольного представления и чувствуя, что единственный человек, который знает, что и зачем они делают, — это Бернадетт Сент-Джон.

— Сколько времени прошло, Бернадетт! Много лет.

— В самом деле, Сесили, но время тебя пощадило. А Сэмюел? Он так же хорошо справляется со своими годами?

Усаживаясь на диван, Берни еще раз широко улыбнулась.

— Мой муж чувствует себя хорошо. Для этого ты и вернулась, Бернадетт Сент-Джон? Распутничать с моим мужем? В доме моей дочери?

— Даже не могу сказать, с каким из твоих вопросов я больше не согласна, Сесили. Когда ты называешь Сандерхерст домом твоей дочери, в то время как на протяжении семнадцати поколений он принадлежит семье моего мужа, или когда называешь меня распутницей?

Мэри-Кейт тупо уставилась на Сесили и плюхнулась рядом с Берни, забыв от потрясения все уроки хороших манер и осанки. Берни могла хотя бы предупредить, кого они собираются навестить. Она бросила укоризненный взгляд в сторону своей спутницы, но внимание Берни было полностью приковано к теще Арчера.

— Я называю тебя тем, что ты есть на самом деле, Бернадетт Сент-Джон.

— «И глупец, когда молчит, может показаться мудрым, и затворяющий уста свои — благоразумным».

— Богохульство не поможет тебе, Бернадетт Сент-Джон. Господь слышит тебя. Всякий грех и хула простятся человекам; а хула на Духа не простится человекам «.

— Я не намерена состязаться с тобой в искусстве цитирования, Сесили. Ты не изменилась. Я думала, с годами ты смягчишь свое отношение.

— К тебе? Ты за этим приехала? Узнать, простила ли я тебя?» Таков путь и жены прелюбодейной; поела и обтерла рот свой, и говорит: «Я ничего худого не сделала».

— Я вернулась домой только с одной целью, Сесили. Помочь Арчеру найти Алису. По-моему, достойно порицания, что ни от нее, ни о ней так и не поступило никаких вестей. Скажи, — попросила Берни, — ты совсем ничего не слышала о своей дочери за все это время?

Хозяйка дома продолжала стоять, стиснув руки и поджав губы. Ее взгляд не выражал никаких теплых чувств, она не предложила женщинам освежающих напитков, что принято во время дневных визитов. Она ясно давала понять, что их пребывание в доме Моршемов более чем нежелательно.

— Ну ладно, Сесили. Неужели она тебе не призналась? Даже не упомянула, куда собирается? До того как она исчезла, тебе ничего в ее поведении не показалось странным или необычным? — Берни сделала вид, что не замечает молчания, и продолжала: — Скажи хотя бы, была она счастлива в Сандерхерсте?