Остров пропавших деревьев - Элиф Шафак

– А вот и он! – воскликнул Дэвид и, поцеловав руку хозяйки таверны, добавил: – Спасибо, что доставила его в целости и сохранности.

– Нет проблем, дорогой. Теперь ваша очередь о нем позаботиться, – ответила Мерджан и, подмигнув, уплыла прочь.

Костас сел на свободный стул рядом с Дэвидом, оказавшись напротив какой-то женщины с очень высоким лбом; ее серые глаза под набрякшими веками прятались за очками в роговой оправе. Женщина представилась Марией Фернандой.

– Мы как раз болтали об эксгумациях. Твоя любимая тема. – Дэвид поднял рюмку ракы[20], явно не первую за вечер.

Остальные пили вино. Костас налил себе бокал. Вино пахло древесной корой, сладкими сливами, темной землей.

– Мария Фернанда приехала из Испании, – объяснила Дефне. – Она сыграла важную роль в документировании зверств эпохи гражданских войн.

– Ох, спасибо большое, но мы здесь отнюдь не первопроходцы, – улыбнулась Мария Фернанда. – В девяностых годах прошлого века был достигнут большой прогресс в проведении полевых работ по эксгумации останков в Гватемале, и все благодаря неустанным усилиям борцов за права человека. Они сумели обнаружить множество массовых захоронений, где среди прочих находились тела известных политических диссидентов и местных крестьян из племени майя. Затем была Аргентина. К сожалению, до конца тысяча девятьсот восьмидесятых годов в дорожную карту по разрешению конфликтов отказывались включать эксгумации. Какой позор!

Дэвид повернулся к Костасу:

– Нюрнбергский процесс стал поворотным моментом. Именно тогда люди узнали о широком распространении насилия. Сосед шел на соседа, друг закладывал друга. Сейчас имеет место совсем другой вид вселенского зла: тот, с которым человечество еще не вступило в схватку. Самая животрепещущая тема в мире – проявления бесчеловечности вне поля боя.

– Это тяжкий труд, – заметила Мария Фернанда. – Но по крайней мере, нам не нужно прочесывать океан.

– Она говорит о Чили, – посмотрев на Костаса, объяснила Дефне. – Во время правления Пиночета тысячи людей пропали без вести. Секретные полеты над Тихим океаном и озерами военных вертолетов «Пума», под завязку набитых заключенными, замученными, накачанными наркотиками. Многие из них были еще живыми. Каратели привязывали к ногам жертв железные рельсы, после чего сбрасывали их с вертолетов прямо в воду. Официальные лица все категорически отрицали, но было одно армейское донесение, где говорилось, что они «спрятали» тела в океане. Спрятали! Сволочи!

– Но как люди узнали правду? – спросил Костас.

– По чистой случайности, – ответила Мария Фернанда. – Или то была рука Господа, если ты веришь в подобные вещи. Тело одной из жертв вынесло волной на берег. Я никогда не забуду ее имени: Марта Угарте. Она была учительницей. Зверски избитая, со следами пыток, изнасилованная. Ее тоже привязали к железному брусу и сбросили с вертолета. Однако проволока почему-то ослабла, и тело выплыло на поверхность. Есть фотография, сделанная сразу после того, как тело женщины выловили из моря. Ее открытые глаза смотрят прямо тебе в душу. Именно так общество осознало тот факт, что под водой похоронено еще больше жертв.

Покрутив бокал и ощутив под ладонями его безупречно круглую форму, Костас попытался заглянуть сквозь темно-красную жидкость в ту часть своего сердца, которая так долго оставалась закрытой. Но нашел там лишь застарелые горести – как свои собственные, так и земли, на которой родился, – абсолютно неразделимые, подобно наслоениям в скальных образованиях.

Опомнившись, он спросил Марию Фернанду:

– Где еще вы работали?

– Ой, во всех уголках мира. В Югославии, Камбодже, Руанде… В прошлом году я принимала участие в судебно-медицинской эксгумации тел в Ираке.

– А как вы познакомились с Дефне?

За нее ответила Дефне:

– Я была наслышана о Марии Фернанде и написала ей письмо. Она очень любезно мне ответила, пригласила в Испанию. Получив прошлым летом грант, я отправилась прямо туда. Она со своей командой проводила эксгумацию в трех местах: в Эстремадуре, Астурии, Бургосе. И каждый раз испанские семьи устраивали своим усопшим очень красивые похороны. Безумно трогательно! А когда я вернулась на Кипр, чтобы принять участие в работе Комитета по пропавшим без вести, мы пригласили Марию Фернанду оценить методы нашей работы. И вот она здесь!

Мария Фернанда, бросив в рот оливку, медленно ее прожевала:

– Дефне – потрясающая женщина! Она ходила вместе со мной по домам. Разговаривала с семьями, плакала вместе с ними. Я была безмерно тронута. Мы ведь говорим на разных языках, думаешь ты, а потом видишь, что наш общий язык – это скорбь. Мы, люди с тяжелым прошлым, понимаем друг друга.

Костас глубоко вдохнул; таверна убаюкивала его, а может, не таверна, а слова Марии Фернанды.

– Скажите, а вам никогда не снятся те ужасы, что вы видите днем? Прошу прощения, если вопрос слишком личный.

– Да нет, все нормально. У меня были тревожные сны. – Сняв очки, Мария Фернанда потерла глаза. – Но теперь уже больше нет. По крайней мере, насколько я помню.

– Injuriarum remedium est oblivion, – произнес Дэвид. – Лекарство от обид – забвение.

– Но чтобы лечение оказалось эффективным, мы не должны забывать, – возразила Дефне и, повернувшись к Марии Фернанде, добавила с нежностью в голосе: – Расскажи им о Бургосе.

– Бургос был глубоким тылом франкизма. Вдали от линии фронта. А значит, все тела, которые мы находили в местах массовых захоронений, принадлежали гражданским. Тамошние семьи, как правило, не любили говорить о своем прошлом. Они лишь хотели отдать последний долг своим родным – устроить им похороны. – Сделав глоток воды, Мария Фернанда продолжила: – Однажды я отправилась на место раскопок на такси. Сильно опаздывала. Таксист показался мне приятным парнем – дружелюбным, забавным. И вот, когда спустя какое-то время мы проезжали мимо очаровательного городка под названием Аранда-де-Дуэро, таксист посмотрел на меня в зеркало и сказал: «Это Красная Аранда. Здесь полно смутьянов. Наши парни ликвидировали здесь кучу людей – старых и молодых. Без этого было не обойтись». И я вдруг поняла: человек, с которым я мило болтала о погоде и всяких пустяках, отец троих детей, гордо выставивший фото своей семьи у ветрового стекла, на поверку оказался тем, кто поддерживал массовые убийства мирных жителей.

– И что ты сделала? – спросил Дэвид.

– А что я могла? Ведь мы были наедине на пустой дороге. Но весь оставшийся путь я сидела, словно воды в рот набрала. Не промолвила ни слова. А когда мы приехали, расплатилась и ушла, не удостоив его даже взглядом. Он, естественно, понял, в чем дело.

Дэвид закурил трубку и, выпустив клуб дыма, махнул рукой в сторону Дефне:

– А что бы ты сделала в подобной ситуации?

Все посмотрели на Дефне. В тусклом свете свечей ее глаза сияли, точно полированная бронза.