Лунатик исчезает в полночь - Дарья Донцова

— Снимите очки. Хочу сверить ваше лицо с фотографией.

Я сочла ее желание справедливым и повиновалась, шутливо заметив:

— Если вы скажете, что я похожа на снимок в документе, впаду в депрессию. Там просто крокодил, а не девушка!

— Милый дружочек, — улыбнулась владелица «Уютного уголка», — я умею распознавать человека на любом фото.

По словам Роберты и Майи, девушка из четвертого номера всегда ходила в бейсболке и темных очках. Но она должна была показать Нечаевой паспорт, и та, я уверена, тоже велела ей снять очки.

Я вдавила педаль газа и понеслась вперед по освободившейся дороге. И чей же документ предъявила мошенница? С большой вероятностью можно утверждать, что мой украденный. Берта Борисовна видела лицо постоялицы! Нечаева должна была удивиться, когда к ней явилась я! Две Степаниды Козловы одного года рождения, похожие, словно яйца… Вы бы, оказавшись на ее месте, промолчали бы, увидев меня на пороге? Неужели бы не воскликнули:

— Что происходит? Ты решила вернуться?

Но хозяйка промолчала. Значит, она знала: я и первая клиентка вовсе не один и тот же человек. Берта Борисовна как-то замешана в этом деле!

Я притормозила на стоянке. А еще низкая, по сравнению с остальными, плата за номер, шоколадка на тумбочке…

Не знаю, какую сумму платила Светлана, но Роберта и Майя отдают намного больше, чем я. А конфета вечером появляется только в моей комнате, никто из жиличек этого не удостаивается. Помнится, Кузнецова не поверила, когда услышала об этом, даже заглянула ко мне в спальню, чтобы уличить меня во лжи, и была очень удивлена, увидев шоколадку. Правда, изумление не помешало Свете ее слопать. А вот я не сакцентировала внимание на конфете. Ну, положили ее и положили. За границей хорошие отели всегда делают гостям милые подарки, и чаще всего это именно сладкое. Но сейчас в голове теснились вопросы.

Итак, по порядку. Почему Нечаева берет с меня крошечную плату? Ответ напрашивается сам собой: ей очень надо, чтобы я жила в ее пансионе. Этой же цели служат и конфеты — пустячок, а приятно, постоялице понравится внимание, она не захочет уезжать. Откуда в моем номере взялись голубое платье и фото? Их легко могла положить Берта Борисовна. Значит, хозяйка в курсе происходящего. Почему конфетами не угощали Свету? Ведь у Кузнецовой в комнате обнаружилось голубое платье в горошек, значит, ей тоже предстояло участвовать в каком-то спектакле. Ох, зря я разозлилась на соседку и не повезла ее в аэропорт. Она могла рассказать много интересного и наверняка осталась бы жива. Кстати, кто убил несчастную?

Я вышла из машины и направилась ко входу в отель, продолжая размышлять. Наверное, Света в той остановленной ею легковушке зачем-то открыла сумку, и, может, именно в этот момент водителю потребовалось резко затормозить. Саквояж упал на пол, из него вывалились пачки денег. Бомбист сообразил, что у пассажирки при себе крупная сумма, и задушил бедняжку. Степа, ну почему ты не запомнила номер?! И я даже не могу назвать марку машины, она самая обычная, черная… Или темно-синяя? Впрочем, вполне вероятно, что серая.

Я посмотрела на дверь пансиона, потом развернулась и пошла назад к своей малолитражке. Конечно, уже вечер, поздновато для визита к немолодой Клавдии Васильевне Охрименко, продавщица магазинчика на станции Васькино вполне могла лечь спать. Зато она совершенно точно сейчас дома. Ничего, даже если я ее разбужу, попробую выяснить, кто велел ей лгать перед камерой и записывал ее «выступление». А с Бертой Борисовной побеседую с утра, предварительно обдумав, как вести разговор.

Клавдия оказалась особой беззаботной, дверь квартиры распахнула безо всяких вопросов. Но мне сразу стала понятна причина ее беспечности — едва Охрименко, икнув, открыла рот, в воздухе резко запахло алкоголем.

— В-в-верка, — прозаикалась хозяйка, — в-ваще! Ч-че пришла? Бу… бу… бу… бутылевич принесла?

— А как же, — ответила я. — Целый ящик. Пошли на кухню, поговорим.

Охрименко попыталась развернуться в тесном коридорчике.

— Х-хорошее дело… ик… ик… А-а-анька-а-а! С-с-ставь ж-жрачку, Верка в гости пришла, ща выпьем!

Пошатываясь, красавица сделала шаг, зацепилась правой ногой за левую, упала и растянулась на грязном полу.

Я наклонилась над Клавдией, хотела потрясти за плечо, но побрезговала дотронуться до алкоголички и поинтересовалась:

— Ау, вы не ушиблись?

В ответ раздался мощный храп.

— Она теперь не скоро проснется, — раздался рядом тоненький голосок.

Я выпрямилась и увидела девочку лет двенадцати-тринадцати, одетую в черные джинсы и белую майку.

— Если бабушка заснула, то только через сутки встанет, — продолжила та. — А вы кто? Из опеки? Новый инспектор?

— И часто к вам попечители заглядывают? — спросила я.

— Случается, — вздохнула Аня. — Давайте на кухню пойдем, в комнате папа спит.

— Он тоже пьян? — предположила я.

Девочка опустила голову.

— Понятно. — Из моей груди вырвался вздох. — А мама где?

Аня пожала плечами.

— Куда-то подевалась. Год назад ушла на работу, она бутылки собирала, и пропала.

— Странно, что тебя не поместили в интернат, — удивилась я.

— Мне через неделю четырнадцать, — пояснила девочка. — Таисия Максимовна, наша соседка, хотела меня под опеку взять, но ей не разрешили, сказали, что она старая, семьдесят пять лет уже. Поэтому тетя Тася просто так мне помогает. Мне в детдом не надо, я хорошо учусь, ЕГЭ отлично сдам, в институт поступлю, в медицинский.

— Я не имею отношения к опеке, — успокоила я Аню, — меня прислала одна женщина. Твоя бабушка раньше работала в магазине на станции Васькино…

— У нас там дом был, от дедушки остался, — перебила Аня. — Хороший, с большим участком. Но без удобств. Ни воды, ни газа, туалет на улице. А потом бабушка продала избу какому-то мужчине. Я весной в Васькино ездила, захотелось посмотреть, чего с нашим домиком, а его нет, на том месте кирпичный коттедж стоит. Тот мужик купил бабуле вот эту однокомнатную квартиру и еще денег дал, сколько, не знаю. А мы с папой жили в другом месте, у нас с ним двушка в Свиблове, хорошая, просторная. Но сейчас все тут живем.

— Странно тесниться в маленькой квартире, когда есть большая, — удивилась я, пропихиваясь мимо пузатого холодильника в крошечную, едва ли пятиметровую кухню, окно которой было закрыто фанерой.

— Двухкомнатную папа сдает, — пояснила Аня, — за нее больше денег дают.

— И потом они с Клавдией Васильевной пропивают барыш? Вот алкаши! — возмутилась я.

— Родственников не выбирают, — по-взрослому возразила Аня. — Никто не знает, в какой семье он на свет появится.

Я осеклась. Это точно. Моим родителям, страстным археологам, для которых ничего важнее раскопок не было, не стоило заводить детей, им следовало жить для себя. Впрочем, они так и поступали, об их младенце заботилась Белка. Интересно, как бы вели себя отец с матерью, не будь Изабеллы Константиновны? Таскали бы меня в экспедиции или сдали в детдом, чтобы я не мешала им заниматься любимым делом?