Возвращение троянцев - Ирина Измайлова

— Одиссею мы обязаны жизнью, — проговорил Ахилл, выкапывая рукой ямку в песке, опуская гуда своего пленника и наблюдая, как тот из неё вылезает. — Конечно, мы должны довезти его до дому. Итака ведь на пути к Эпиру, да и нам, кстати, неплохо будет сделать ещё одну остановку. А почему ты спросил?

— Так ведь корабль не наш, — пожал плечами Гектор. — Он принадлежит Неоптолему, и только он вправе решать, куда этому кораблю плыть. Я не хочу, чтобы твой сын подумал, будто я пытаюсь командовать его людьми и его судном. Наверное, лучше будет, если ты спросишь сына, согласен ли он с нами. Ведь Одиссея он тоже любит.

— Конечно.

Ахилл вынул крабика из ямки и отпустил, дав наконец доковылять до воды. Краб окунулся и тотчас пропал. Герой улыбнулся, представив, какое облегчение должно было испытать это маленькое существо, освободившись из плена у неведомого ему гигантского чудовища.

— Ты простил Неоптолема? — спросил Ахилл, не глядя на брата, но чувствуя, что тот пристально на него смотрит. — Ты совсем его простил?

— Да, — ответил Гектор. — А ты?

— Я тоже. Иначе мне пришлось бы не прощать самого себя. Я спросил его, поедет ли он с нами в Трою. Он сказан что не сможет поехать туда.

— Ещё бы! — вырвалось у Гектора. — И я бы не смог... Слушай, Ахилл, долго ли ещё тени этой войны будут гоняться за нами, как злобные Эринии? Почему мы, так или иначе, живём мыслями о наших грехах, о том, что мы потеряли? А, брат?

— Потому, наверное, что боль живёт дольше радости, — отозвался Ахилл. — Радость сильнее боли, но боль долговечнее. Значит, решено: я скажу Неоптолему, что мы плывём на Итаку. Думаю, он и сам уже это решил.

Герой перевернулся на спину и закрыл глаза, окунувшись в солнечные лучи. Песок высыхал на его груди и бёдрах и бесшумно осыпался, вызывая ощущение лёгкой приятной щекотки.

— Пойдём, — сказал Гектор. — Солнце уже высоко. Лучше забраться в тень и поспать. Или ты за трое суток выспался намного вперёд?

— Нет, скорее вернул упущенное! — засмеялся Ахилл. — Последний день на суше перед новым морским походом жалко будет проспать, но пара часов сна не помешает.

Кормчий Филипп оказался прав: штормов больше не было. Сильный, но ровный попутный ветер гнал и гнал вперёд корабль Неоптолема, и уже через восемь дней после отплытия с мирного островка мореплаватели достигли юго-западной оконечности Пелопонесса, миновав остров Кифера[20], и поплыли вдоль извилистых берегов огромного полуострова к Коринфскому заливу, за которым среди нескольких крупных островов располагался остров Итака.

Это были судоходные воды, где ежедневно эпирский корабль встречался с двумя-тремя другими судами и даже с рыбачьими лодками, бесстрашно уходившими далеко от берега. Иногда с других кораблей плывущих окликали, спрашивая, кто они и куда направляются. В ответ всегда звучало одно и то же: «Царь Эпира Неоптолем возвращается в своё царство!» Путешественники не считали нужным сообщать всем прибрежным жителям, что на пути в Эпир собираются посетить остров Одиссея.

Сам итакийский базилевс давно уже узнал от Неоптолема, что на Итаке в последние несколько лет то и дело появляются знатные ахейцы с разных концов Пелопонесса и из прочих ахейских земель, одержимые надеждой убедить жену Одиссея, царицу Пенелопу, что муж её погиб и уже не вернётся, а потому она должна вновь выйти замуж. Итака была небогата и невелика, и могло показаться странным, что на это царство находится столько охотников, однако Одиссей отлично понимал, кто и почему зарится на его жену и его владения. После окончания Троянской войны многие воины, в основном родня известных царей и небогатые базилевсы, чьи уделы во время их отсутствия захватили соседи, остались ни с чем. Их доли троянской добычи были быстро растрачены и промотаны, их воины и рабы, не получая достойного содержания, роптали, а нередко занимались грабежом. Любой из таких царьков, потерявших царство, готов был, силой либо хитростью, прихватить себе какой угодно кусок земли, чтобы осесть на нём и стать вновь базилевсом, а не бродягой... Итака, пускай и небольшая, располагалась к тому же в самых судоходных местах, в её гавань нередко заходили и купеческие корабли, и рыбачьи суда, что давало неплохую возможность вести самостоятельную торговлю. В своё время отец Одиссея царь Лаэрт ввёл небольшую плату за право стоянки в его гавани — купцы отдавали малую часть товаров, рыбаки платили рыбой, и все были этим довольны. Итака, таким образом, оказалась скромным, но вместе с тем соблазнительным куском для искателей чужих уделов.

— Я высажусь на южной оконечности острова, вдали от гавани, — сказал Одиссей Ахиллу, когда на четвёртый день плавания вдоль берегов Пелопоннеса корабль приблизился к острову Закинфу, за которым открывался узкий вход в Коринфский залив, а дальше лежал большой остров Кефалления и рядом с ним — Итака[21]. — Думается мне, что сразу появиться в городе и объявить, кто я такой, небезопасно. Лучше сперва не узнанным разведать, что творится в моём царстве.

— Ты сомневаешься в своей жене? — спросил Ахилл с обычной своей прямотой, зная, что в этом случае Одиссей не обидится на него.

Итакийский базилевс усмехнулся и качнул головой:

— Может быть, я глуп. Но в Пенелопе я почему-то не сомневаюсь. Да, я по-прежнему верю женщине, которую не видел семнадцать лет! Верю, что мой сын и наследник хотел бы узнать о моём возвращении, а не о моей гибели. Странно... Столько раз убеждаться, что верность чаще бывает в сказках, чем в жизни, и верить в неё!

— Почему в сказках? — искренне удивился Ахилл. — Я тоже слышал об изменах и подлостях, но в жизни чаще видел другое.

— А много ли ты вообще видел? — вновь усмехнулся Одиссей. — На войне был с тринадцати лет, двенадцать лет воевал, а потом пять лет, как и я, мотался по чужим землям. Что ты видел-то?

— Видел все эти пять лот, как мой брат Гектор ждёт встречи с женой, — спокойно проговорил молодой человек. — А теперь от Неоптолема знаю, что и Андромаха ждала его все эти годы, хотя должна была верить в его гибель. Так что верность — несказка, Одиссей. Но, наверное, ты прав. Лучше нам проявить осторожность и для начала разузнать, как обстоят дела на Итаке.

— Нам? — удивился Одиссей. — А вы-то при чём? Вы высадите меня на берег и поплывёте в Эпир.

Ахилл нахмурился.

— Звучит обидно. Хорошо, что ты сказал это мне, а не Гектору. Он считает, и я считаю, что коль скоро ты помог нам, мы тоже должны тебе помочь и, по крайней мере увериться, что привезли тебя не в ловушку. А я к тому же был вроде бы твоим другом целых двенадцать лет!