Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо - Питер Акройд

Не стоит забывать, что лондонцы были до крайности суеверными, словно в полной мере осознавали, что живут в городе грехов. Ходили слухи о фантомах, ведьмах и привидениях, а про самого короля поговаривали, что он верит в вампиров, хотя это, по всей видимости, лишь дань уважения немецким традициям. Не стоило слушать кукушку, если у тебя пустые карманы. Если дорогу переползала змея, полагалось немедленно вернуться домой. Следовало тотчас опустить взгляд, если над головой пролетал ворон. Ушастая сова поутру пророчила день, полный опасностей. У дома на Кок-Лейн собирались толпы, чтобы послушать загадочные стуки и скрипы, которые издавал якобы поселившийся там дух по прозвищу Непоседа Фанни. Суеверный Сэмюэл Джонсон входил в состав специальной комиссии, созданной для расследования этого феномена. Впоследствии оказалось, что это были проказы старшей дочери хозяина дома. Тем не менее сообщения о привидениях неизменно вызывали сенсацию.

Мэри Тофт из городка Годалминга на юго-востоке Англии начала производить на свет кроликов после выкидыша, случившегося с ней в результате погони за кроликом. Ее привезли в Лондон, и в банях на Лестер-Филдс ее осматривали самые видные врачи того времени. Придворный лорд Херви сообщал, что «всякий житель города, будь то мужчина или женщина, уже поглазел на нее и пощупал: непрерывные волнения, шумы и урчания в ее животе являют собой нечто удивительное; все известные врачи, хирурги и акушеры Лондона дежурят у нее днем и ночью, чтобы не пропустить следующие роды». Все это, как и многое другое, оказалось надувательством, и тем не менее лишь усиливало суеверность и легковерность лондонской толпы.

8 февраля 1750 года под Лондоном и Вестминстером зафиксировали заметное содрогание почвы как при землетрясении. Люди в ужасе выбегали на улицы в ожидании конца света. Месяц спустя, 8 марта, толчки повторились с удвоенной силой, разрушив фундамент нескольких домов и причинив немалый ущерб некоторым улицам. Никто уже не сомневался, что за «репетицией» последует более мощный удар, который непременно случится 8 апреля и превратит город в руины. Даже в Gentleman’s Magazine, отличавшемся своим здравомыслием, писали: «Землетрясение – один из способов, которым Господь карает нечестивцев и мятежников». Грехи Лондона, нарастающие с каждым годом словно снежный ком, казалось, переполнили чашу терпения Всевышнего. Город был слишком черным, отравленным, больным и сладострастным – гнева небес было не миновать. Епископ Лондонский написал пасторское письмо, в котором изобличил «мерзость публичных домов», «похождения самых гнусных падших женщин» и книги деистов и прочих пренебрегающих «великими истинами религии».

За неделю до предполагаемой катастрофы все, кто мог, покинули Лондон. Была отменена премьера оратории Генделя «Иуда Маккавей» (Judas Maccabaeus). Хорас Уолпол насчитал 750 экипажей, которые проезжали через Гайд-парк-корнер по пути из города, дабы укрыться в сельской местности. Лондон накрыла волна страха. Многие перебрались на просторы Северного или Южного Лондона. Центр, промышленные районы, Сити и Вестминстер опустели. Третьего землетрясения так и не произошло. Бог отдыхал от дел. Однако случившегося, в том числе всеобщей паники, оказалось достаточно, чтобы направить многих, если не всех, на стезю покаяния. Были и те, кто нашел иной источник утешения. Руки матери-женевы были готовы принять в свои объятия всех отчаявшихся.

В 1751 году в своем доме на Лестер-Филдс, на входной двери которого красовалась табличка «Золотая голова» (Golden Head), Уильям Хогарт создал знаменитую гравюру «Переулок джина» (Gin Lane). В тот год увидел свет и памфлет Генри Филдинга «Исследование причин недавнего увеличения числа грабителей» (An Enquiry into the Causes of the late Increase of Robbers), в котором автор предупреждает «о новом виде пьянства, неведомом нашим предкам, причиной которому является яд под названием джин». На гравюре Хогарта ростовщик занят важным делом: он внимательно разглядывает пилу плотника, а изнуренная женщина подсовывает ему чайник и кастрюлю. Под их ногами виден погреб, где хранится джин. Его легко можно узнать по табличке «Королевский джин» (Gin Royal), которая висит над входом. Это не более чем дыра в стене, темный туннель, ведущий на самое дно. Над ним выведено:

Вряд ли эти слова когда-либо действительно были написаны для лавки, торгующей джином, – их вполне мог придумать и сам Хогарт. В любом случае они стали широко известны по всей стране.

Джин-Лейн, или Переулок джина, не известен ни одному топографу, его не найти ни в одном географическом справочнике, однако Хогарт решил разместить его в приходе собора Святого Эгидия. Эта церковь известна своими попрошайками, калеками, бродягами и нищими. Изображенное на гравюре место теперь находится на северном конце Шафтсбери-авеню[127]. Пьяная женщина с одуревшим видом сидит на ступеньках. Кажется, будто время вокруг нее остановилось, а из ее беспомощных и вялых рук на землю падает ребенок. Неподалеку мужчина и собака борются за грязную кость.

Однако в центре этой части композиции находится именно женщина. На ее ногах виднеются признаки сифилиса. Она грязная с головы до ног, а ее одежда превратилась в лохмотья. Скорее всего, она попрошайничает у церкви, чтобы найти деньги для утоления своей страсти. Надпись на гравюре гласит: «Если женщина пристрастится к спиртному, она станет самым жалким и презренным существом на земле». Лучше всяких нравоучений эти слова подтверждает один случай. Джудит Дефур не могла прокормить свою двухлетнюю дочь, поэтому отдала ее в приходской работный дом, где за малышкой лучше ухаживали и прилично одевали. Спустя пару дней мать вернулась, чтобы забрать ребенка. Она отнесла девочку на ближайший пустырь, задушила ее, а тело закопала в канаве, предварительно сняв с него одежду, которую затем продала за один шиллинг. Вырученные деньги были тут же потрачены на джин. Это был вопиющий случай, однако не настолько, чтобы его нельзя было представить.

В правой части гравюры Хогарта неподалеку от винокурни Килмана изображены две молодые девушки, залпом пьющие джин, несколько попрошаек, дерущихся за глоток спиртного, и молодая мать, заливающая напиток в рот своему ребенку. Знаки смерти видны повсюду: самоубийца, болтающийся в петле на всеобщем обозрении, ребенок, случайно проколовший ногу, макет гроба, раскачивающийся над бюро похоронных услуг, и, наконец, похороны. Вывеска ростовщика висит словно крест над уличной сценой, а в отдалении виднеется церковь Сент-Джордж в Блумсбери со статуей Георга I на башенке. Это единственный монарх, удостоенный в Лондоне таких почестей, однако в данном случае он кажется столь же холодным, отчужденным и безразличным по отношению к своему народу, как и сама церковь. Гравюра Хогарта состоит из множества мелочей, которые в совокупности составляют удручающую картину. Так, например, у двух девушек надеты приходские значки с буквами GS, что означает святой Эгидий (St Giles). Церковные старосты, прихожане и приходские попечители о призрении бедных, изображенные на картине, или ничего не смыслят в своем деле, или напрочь лишены чувства ответственности.