Зов издалека - Оке Эдвардсон

На ночном столике рядом с большой кроватью стоял телефон, пустой стакан и газета. А возле телефона — цветная фотография светловолосой мамы и ее рыженькой дочки. Женщина слегка улыбалась, почти не разжимая рта.

Это была Хелена.

Смерть не сильно изменила ее лицо. Хелена оказалась Хеленой.

Они, конечно, уже сделали кое-что, чтобы найти ее убийцу, но с этой минуты начнется следствие, которое они доведут до конца.

А сейчас ему было очень грустно и страшно. Он стоял в этой более чем скромной спаленке и смотрел на фотографию… Хелена наконец вернула свое имя. Девочка на снимке улыбалась во весь рот. Не так сдержанно, как мама. Девочку зовут Йенни, и они не знают, где она и что с ней. Сначала Винтер почувствовал облегчение, которое быстро сменил страх. Они должны в первую очередь искать девочку. У него заболела правая рука. Он посмотрел и увидел, что до сих пор судорожно сжимает пистолет. У них было тело без имени. Теперь у тела есть имя, но появилось еще одно имя… без тела.

Отделаться от этой мысли он не мог.

В квартире Хелены Андерсен работали три криминалиста и фотограф. Медленно, тщательно, строго соблюдая протокол, они наносили нингидрин на предполагаемые отпечатки пальцев, в том числе и на лежащую на ночном столике газету. Винтер знал, что нингидриновый метод помогает зафиксировать даже очень старые отпечатки. Центральная лаборатория криминалистики в Линчёпинге умудрилась идентифицировать отпечатки столетней давности на исторических документах. Соли и белки в человеческом поте впитываются в бумагу и остаются… словно рукопожатие через века.

Отпечатки на стали вообще невозможно стереть. Они словно выгравированы на металле. Есть методы, позволяющие обнаружить отпечатки пальцев даже на влажной бумаге.

Техники-криминалисты убирали в специальные пакеты стакан на столе, детские игрушки — со всем этим гораздо удобнее работать в лаборатории.

На стены и полы наносили черный угольный порошок. Бейер не любил угольный порошок — ему было жалко квартиру. Железо в порошке окислялось и оставляло безобразные пятна. Порошок наносили кисточкой, выжидали, пока он заполнит отпечаток и фиксировали липкой лентой.

Отпечатки на выключателях, на дверях, на столе… на всем, до чего человек постоянно дотрагивается руками.

Иногда отпечаток снять трудно. В таких случаях сначала делают фотографию и только потом пытаются зафиксировать его угольным порошком. Так поступают почти всегда, чтобы исключить всякий риск. Фотографы используют только черно-белую пленку. Цвет не имеет значения. Важен рисунок.

Карин Сольберг плакала и никак не могла остановиться. Они сидели в ее крошечной конторе.

— Эстер была права! Эстер была права!

— Да. Эстер была права.

— А что она говорит теперь?

— Я побеседую с ней чуть позже.

— Какой ужас! — всхлипнула Карин. — Девочка…

— Значит, вы ее не помните?

— Сейчас я вообще ничего не помню. И… может, попозже вспомню что-нибудь.

— Нам потребуется ваша помощь при опознании.

— Что это значит? Мне придется ехать в морг?

— Да… нам надо опознать труп как можно скорее. Пожилой даме, к сожалению, тоже нужно будет поехать с нами.

Она замолчала — похоже, пыталась что-то вспомнить.

— Звучит, конечно, странно, что я их не помню… но я совсем недавно здесь работаю, я уже говорила… А они, наверное, не из тех, кто любит быть на виду. То есть мать…

— Быть на виду?

— Ну да… Есть такие люди, их почти не видно.

Винтер прекрасно понимал, о чем она говорит. Одиночество часто заставляет человека прятаться в свою раковину. Одиночество и бедность. Винтер тоже родился в небогатой семье, но отец разбогател, когда Эрик был еще маленьким. Он провел первые годы жизни на окраине Гетеборга, в одном из бесчисленных многоквартирных муравейников. И до сих пор помнил этот мир. Как-то он сел на трамвай и полдня плутал по городу, прежде чем кто-то помог ему найти свой дом.

— Замыкаются в себе, — сформулировал он больше для себя, чем для Карин.

Девушка снова всхлипнула.

У маленького стадиона собралась небольшая толпа зрителей: играли две девчачьих команды. Неподалеку стоял патрульный автомобиль. Надо его оттуда убрать, мельком подумал Винтер.

Подул западный ветер, и шведский флаг на флагштоке ожил. И флаг надо бы приспустить…

— Значит, плата за квартиру внесена. Что вы еще можете сказать по этому поводу?

— Да ничего… Я нашла эти сведения в компьютере в районной конторе «ББ».

— Значит, можно всегда узнать, заплачено ли за квартиру?

— Ну да. В компьютере.

— Как происходит оплата? Предварительно напечатанные извещения?

— Да… или через обычный расходный ордер.

— А где они хранятся?

— Что именно?

— Расходные ордера.

— На почте… или в банке. Думаю, копии есть и здесь, в котельной… то есть в конторе. Мы так ее называем, поскольку она в том же здании, что и котельная.

— Значит, квартплату внесли либо по предварительно напечатанному платежному извещению, либо вручную заполнили расходный ордер?

— Да.

— Но вы не знаете, как именно?

— В компьютере это не видно. Только результат — заплачено. И все.

— Но если кто-то заполняет ордер вручную… то копия должна сохраняться? Или как? — Это «или как» чудака-собачника так и прилипло к языку.

— Думаю, да.

— И в таком случае кто-то должен был написать ее имя, чтобы показать, что заплачено именно за эту квартиру, а не за другую.

— Достаточно номера квартиры.

— А этот номер стоит на платежных извещениях?

— Да.

— А сейчас я застану кого-нибудь в этой вашей… котельной?

Она посмотрела на часы.

— Думаю, да. Лена должна быть на месте. Могу позвонить.

Винтер кивнул. Карин набрала номер и с кем-то поговорила.

— Она у себя. — Карин повесила трубку.

— Вы не могли бы пойти со мной?

— Не знаю… я в таком виде… — шмыгнула она носом. Глаза красные и заплаканные, куда тут пойдешь? Да какая разница, подумать только, убитая была почти ее ровесницей… и этот ребенок. Конечно, надо действовать как можно быстрей.

— Да, — поднялась она со стула. — Я иду с вами.

Винтер позвонил по мобильному Рингмару и попросил начать беседу с Эстер Бергман… И убрать машину со стадиона.

Он нажал кнопку отбоя и сунул телефон во внутренний карман пиджака.