Левая рука Белого Тумана - Humangoose

подножья. Мы не собираемся где-то в пещерах приносить жертвы во славу кровавым богам. Большая часть здешних вовсе ходит в разбросанные по местам храмы, посвященные издревле нашим верованиям. Никаких Повелителя и Владык.

Фолли повернулась к девушке, остановившейся слева и чуть позади. В глазах той отражались плотные закатные лучи, пока потоки ветра слегка колыхали растрепанные черные пряди. Казалось, будто её сердце замерло.

Ей просто хотелось безопасности, не важно где и как. Родных давно нет, а понятия дружбы во Фракте и вовсе не существовало. И сейчас ей предлагают то, что она желала сколько себя знает.

Она молчала, недвижимо глядя на колышущиеся на всем протяжении к горизонту желтые листья. Вот он, её новый путь. Так ли он плох? Она не знала. Так ли хорош? Это также лишь предстоит узнать. Был ли у неё выбор? Определенно нет. Но мешало ли ей отсутствие выбора?

Для Сандей этот вопрос был риторическим.

— Хорошо… Я согласна.

…

— Учитель, докладываю: мне удалось завербовать Духовного Медиума ненасильными методами.

— Очень хорошо. Приятные новости перед погружением. Я доволен. Драго, ты хорошо поработала.

— Это потому, что вы наставляли меня, учитель.

— Лесть бесполезна, ты же знаешь… Ну хорошо, ты действительно заслужила награду. Даю тебе недельный выходной.

— Благодарю, учитель.

— А теперь иди. Выйду из медитации спустя месяц. Доколе меня не беспокоить.

Красноволосая девушка в оранжевой робе покинула темную комнату, медленно закрыв дверь. Неконтролируемое чувство радости расползалось по нутру. Выходные.

«Ура!»

Глава 19. Б-бака семпай, не говори глупостей!

Паника окатила волной его обыкновенно холодный разум. Слишком внезапно все произошло, слишком он не был готов. Расслабился, хотя не должен был. Он ведь знал, что о полной безопасности не может быть и речи, но все равно позволил эмоциям взять верх.

Как хорошо, что привычка раскидывать зерна возрождения подле мест, в которых он собирался провести дольше нескольких минут, в очередной раз его спасла. Сформированным в особенно темном тупике телом он сразу тенепортировался в квартиру Сильмы — благо, что предел Могильщика в виде трех с половиной километров не помешал.

Прошло всего две или три секунды, но похитителей и след простыл. Только тело Сильмы лежало в неестественно выгнутой позе рядом с лифтом. По стене сверху расползлось несколько трещин внешней отделки вместе с осыпавшейся каменной пылью.

Паникующий мозг эфириала обработал все за мгновение и выдал команду телу помочь старой знакомой. Подбежав к ней, он уже держал наготове Древо, эффект которого при касании мягким белым светом окатил женщину. Ясно слышалось, как кости встают на место, а сердце возвращает привычный ритм. Через несколько секунд Сильма была как новенькая.

Мощный ветер шестидесятого этажа задувал в огромную дыру, на месте которой совсем недавно находились окна. Квартира казалась необычайно тихой и спокойной, в отличии от бури в разуме Фокусника. От немедленных действий его сдерживали последние крупицы осознанности, твердившие о капитальной нехватке каких-либо зацепок, а также о том, что врагом оказался Возвышенный. Возвышенный!

Лишь один из пятидесяти тысяч искрящих становился Возвышенным. Один из пятидесяти великих ключников достигал искры и один из четырехсот смертных великого ключа. В лучшем случае возвышался один на миллиард, что значило около сорока Возвышенных за поколение в ВОСТОРГе — мире с самой большой библиотекой (хоть и не публичной) знаний, необходимых вязам для продвижения. В более отсталых мирах часто самой возможности возвыситься не имелось.

Одного этого знания становилось достаточно для понимания, что с любым из них шутки не то что плохи — они смертельны. Как бы заезжено не звучало, но аналогия со слоном и тараканом подходяще описывала отношения Возвышенных и искрящих. Мало какой вяз соответствующего уровня мог действительно навредить Фокуснику, а сейчас его убили менее, чем за полсекунды. А ведь такое случилось бы с каждым энергетическим телом, не только с ним. Вот только у других энергиков дополнительных жизней нет.

Сильма понемногу приходила в себя. Платье все было в пыли, но, благодаря своевременной помощи, она отделалась только усталостью и испугом.

Фокусник же завис. В голове крутился вихрь мыслей и эмоций. Если бы обычный человек в этот момент ощутил мысли вяза, то потерял бы сознание от потока информации — разум двухискровых эфириалов по своей мощи походил на простенький компьютер, даже если сила не затрагивала эту часть напрямую. И вся эта вычислительная возможность сейчас уничтожала саму себя в нескончаемом потоке размышлений и попыток сдержаться от необдуманных действий. Для противостояния последнему Фокусник вовсе ударил стену, но, вместо ожидаемого следа в виде костяшек от кого-то с подобной силой, кулак попросту рассеялся по пластобетонной поверхности, нанеся той минимальный урон.

— Освальд… — едва придя в себя, Сильма попыталась сказать, но закашлялась. Легкие до сих пор обманывали сами себя, — Не… нужно! Ты видел! Он-

Возвышенный… Очередной приступ кашля помешал ей сказать, но Фокусник понял и так. Он знал, что бессилен против силы такого масштаба. К тому же относился враг к магам, которых он не любил за универсальность. У каждого всегда была куча способов как помешать ему, так и полноценно навредить — речь в первую очередь шла про заклинания души, изгнание из тела среди которых представало наименьшей проблемой в таком противостоянии. А у Возвышенного таких не быть не может.

И вновь ударил стену, и вновь бесполезно. Но хоть излишний гнев, традиционно являвшийся катализатором необдуманных поступков, он выпускал.

Все бесполезно! Как бы не думал, как бы не планировал — каждый раз приходил к тому, что проигрывает, упирается в стену Возвышенного. Плевать на то, что он даже близко не знал, кто эти люди, или то, куда они исчезли — это можно было узнать, можно извернуться. Но стена была абсолютной, преодолеть которую могла только такая же стена.

— И что? Что мне делать?! Я не могу так просто отпустить! Я что, зря искал ВСЕ ЭТИ ГОДЫ!

Сам он не заметил, как сорвался на крик, осознав это, только когда раздалось эхо в полуразрушенной квартире.

Он врал, беспринципно врал. Окружающим, самому себе — всем. Последние лет десять он не делал ничего, только медленно разлагался в бесконечной и бесполезной работе. Решил попытать последний шанс — и он даже оказался удачным! — но все равно проиграл, оставленный с носом.

И что ему делать? Умереть? Забыть? Нет уж, так просто он это не оставит. Тем более, кто не пытает удачу, тот не знает счастья. А вдруг получится? Не узнает, пока не попробует. Эта мысль вела его раньше, поведет и сейчас. У