Охота на Санитара - Андрей Кивинов

Фадеев рассмотрел старенький потертый наган, на одной боковине которого еще сохранились следы дарственной гравировки: «Чекисту …трову С. Г. за осво… от … 1921».

– Спрашивали, чей?

– Говорят, мы подбросили.

– Спросите еще раз.

Найдя в квартире телефон, Фадеев связался с дежурным местного отдела милиции. Выслушав опера, тот не рассыпался в благодарностях:

– Эта троица в квартире не прописана и никто пушку «на себя не берет»? Значит, признают бесхозной. Спасибо вам, ребята, за то, что «вечного глухаря» нам повесили! Ждите, как только машина освободится, наша группа приедет.

Как ни горестно было это признать, но кое в чем дежурный, несомненно, был прав.

Звонить Волгину Фадеев не стал.

Четверг, 19 октября

«Пупсик! Наш старший брат нашел свою заблудшую овечку, про которую вспоминал утром. Она и еще трое барашков оказались у нее дома в деревне, перебрали свинцовой настойки, и коновал уже бесполезен. На первый взгляд, никто не виноват. Наших зацепил не Артур, а неизвестный дядя. Целую, твой котик».

Маша, продолжая управлять машиной, умудрилась скосить глаза и прочитать сообщение на пейджере Андрея.

– Кто это?

– Волгин. Кто ж еще такие гадости напишет?

– Гадости? А чего же ты тогда смеешься? «Целую твой ротик…» У вас там что, от постоянного пребывания в мужском коллективе совсем крыша поехала?

– Не «ротик», а «котик»! Если до сих пор путаешься в буквах алфавита, то не стесняйся и спрашивай меня. Кстати, неразборчивые вещи каждый воспринимает в меру своей испорченности.

– Что и говорить, «котик», конечно же, лучше. Уже по одной этой подписи можно догадаться, что вы там не только поцелуями занимаетесь.

Денис Ермаков справлял тридцатилетие в кафе. Гостей собралось человек сорок, в большинстве своем – бывшие или действующие сотрудники милиции. Некоторых Акулов знал, с другими встречался впервые, а с некоторыми хотел бы вообще не встречаться, настолько сомнительная у них была репутация. Ничего не поделаешь – Ермаков всегда отличался широтой взглядов и, пожалуй, излишней доверчивостью при отборе товарищей.

После четвертой или пятой рюмки потянулись на улицу перекурить. Андрей прошел к стойке и попросил телефон. Набрал номер своего кабинета, не рассчитывая уже застать там Волгина, но тот ответил:

– Ставка слушает.

– Ты что, в одиночку нализался? Или рулетку из себя изображаешь?

– А, пупсик, это ты?

– Да, котик, это я. Можно объяснить подробней?

– Сейчас, меня кто-то по сотовому домогается…– Голос Волгина отдалился, но тем не менее можно было расслышать все, что он говорил: – Еще утром приехал? И до сих пор машина стоит? Чего ж ты раньше, сукин сын, не позвонил? Боялся? Теперь, значит, бояться перестал. Напрасно! Ты меня знал с хорошей стороны, а теперь узнаешь с плохой… Алло! Андрюхин, ты меня слушаешь?

– Заваров объявился?

– Да. Вернул Шмелеву тачку еще утром и куда-то снова пропал. А эта бестолочь боялась к телефону подойти, чтобы со мной связаться. Ну как мне его еще обозвать?

– Знаешь, я приметил одну любопытную вещь. Милицейские секретные помощники со временем становятся похожи на своих кураторов. Говоришь, тот юный друг давно на тебя работает?

– Не настолько давно, чтобы оправдать твою теорию.

– Что ты собираешься делать? Собрать толпу и лететь на Заповедную махать шашками?

– Не вижу в этом ни малейшего смысла. Я уверен, что Заварова там уже нет, а со Шмелевым лучше говорить без посторонних. К тому же, налетев большой шоблой, можно засветить мой источник.

– Ты же говорил, что он там у тебя почти легально работает. Как резидент за границей.

– К сожалению, у него нет дипломатической неприкосновенности, а тамошние аборигены отличаются жестокостью и простотой нравов. Могут и морду намять.

– Захвати меня с собой. Нет, серьезно. Тут мне по большому счету делать нечего, отметился, поздравил – и ладно… Давай минут через пятнадцать встретимся на перекрестке.

Уход Андрея Маша, естественно, не могла принять спокойно:

– Ты к своему пупсику полетел?

– К котику. Пупсик – это я.

– Хоть бы Дениса постыдился, если уж про меня подумать не хочешь.

– Как раз он все поймет. Все, не будем привлекать внимание. Я исчезаю тихо, по-английски.

– Меня с собой взять не хочешь?

– Куда? Нам нужно съездить и поговорить с одним человеком.

– Я в машине могу посидеть.

– Извини, в другой раз.

– Смотри, другого раза может не быть. Последняя фраза была сказана Акулову в спину. Он не замедлил шаг и не вернулся, хотя и расслышал. Потом будет время объясниться, не затевать же важный разговор на ходу! Тем более что этот разговор не имеет конца.

Волгин уже дожидался его.

– Ты уверен, что тебе нужно ехать? Я бы справился и один.

– Вдвоем веселее. Так твой человек уверяет, что Заваров куда-то слинял?

– Якобы он появился утром, потом пропал и снова мелькнул часа два назад, перед тем как в очередной раз пропасть. Но… Вполне может оказаться, что он просто отсиживается в комнате у Шмелева, а у моего парня не хватает смелости это проверить.

– Я бы не стал его винить.

– Так я и не виню! Спасибо, что вообще позвонил. Восемь из десяти на его месте сделали бы вид, что никого не заметили.

До железнодорожного переезда, расположенного недалеко от улицы Заповедной, добрались достаточно быстро, но там нарвались на мигающий красный сигнал и начинающий опускаться шлагбаум. Волгин вывернул на встречную полосу и придавил педаль газа; колеса прогрохотали по рельсам, вслед машине донесся негодующий свисток женщины-смотрительницы переезда.

– Чего это ты взбесился? – спросил Акулов, левой рукой упираясь в «торпеду», а правой вцепившись в ручку над дверью.

– Интуиция.

На Заповедной не горел ни один фонарь, и невольно скорость пришлось сбавить. Волгин повернул к нужному дому, но близко подъезжать не стал. Выключил фары, повернулся к напарнику:

– Помнишь окно шмелевской комнаты? Присмотри за ним, а? Как-то мне неспокойно.

– Час назад ты был уверен, что ничего не случится.

– Так час назад ничего и не случилось…

– Вон твой юный друг в темноте прячется. По-моему, он нас караулит. Одно из двух: или пристрелить надумал, или хочет сообщить что-то новое.

Сергей вышел из машины, и осведомитель, перестав бояться, приблизился:

– Они вдвоем пошли, Шмель и второй.