Сальери - Сергей Нечаев

Вызвали врача, который велел прикладывать к пылавшему лбу больного ледяные компрессы. Примерно за час до полуночи Моцарт потерял сознание и вскоре умер.

Постоянно испытывая нужду в деньгах, Моцарт последнее время лихорадочно работал над завершением важных заказов. Друзьям и родным он казался нервным и изнуренным чрезмерной работой. Тем не менее, когда он слег, никому и в голову не пришло, что эта болезнь окажется смертельной. Второй муж Констанцы Георг Ниссен перечислил следующие симптомы недуга в биографии композитора, опубликованной в 1828 году: «Все началось с отеков кистей рук и ступней и почти полной невозможности двигаться, затем последовала рвота. Это называют острой сыпной лихорадкой»{328}.

Сам Моцарт подозревал, что дело нечисто. Он решил, что «Реквием», недавно заказанный ему таинственным незнакомцем в черном, предназначен для его собственных похорон.

Двенадцатого декабря, через неделю после смерти Моцарта, в берлинском «Музыкальном еженедельнике» (Musikalische Wochenblatt) появилось сообщение. В нем говорилось: «Моцарт умер. <…> Думали, что у него водянка. Но его тело так распухло после смерти, что поверили даже в то, что он был отравлен»{329}.

Кто поверил, не уточнялось. Старший сын Моцарта Карл Томас (ему в момент смерти отца было семь лет) потом написал так:

«Особо, на мой взгляд, заслуживает внимания тот факт, что за несколько дней до смерти его тело так вздулось, что он не мог сделать и небольшого движения. Вокруг стоял смрад, вызванный внутренним разложением, который уже после смерти стал еще более сильным, что сделало невозможным вскрытие»{330}.

Кроме того, в отличие от большинства трупов, которые холодеют и теряют гибкость, тело Моцарта якобы оставалось мягким и эластичным — так бывает при отравлениях.

Через 28 лет после смерти Моцарта Георг Сивере, автор вышеупомянутого сообщения в «Музыкальном еженедельнике», вдруг добавил, что, по слухам, композитор пал жертвой неких «итальянцев». Видимо, он имел в виду Сальери и других итальянских композиторов, работавших в то время в Вене.

И лишь потом гипотеза о том, что Моцарта отравил именно Сальери, была впервые зафиксирована в «документах». Например в «Разговорных тетрадях» Бетховена. Это нами уже подробно разбиралось выше, а здесь мы лишь еще раз подчеркнем: ни Антон Шиндлер, ни кто-либо другой лично ничего не видели и не слышали…

Как отмечает в статье «Антонио Сальери: по ту сторону легенды» Ив Вюйтс, «неизвестен ни один человек, который слышал бы признание Сальери, однако вся Вена об этом говорила»{331}.

А потом прошло еще несколько лет, и в 1830 году в России Александр Сергеевич Пушкин всё же написал свою «маленькую трагедию», которую он хотел назвать «Зависть», но потом назвал «Моцарт и Сальери». По словам Марио Корти, «очень скоро большинство исследователей убедились, что слухи об отравлении Моцарта капельмейстером Сальери не имеют под собой основания. Но многим все же очень хотелось верить в то, что Моцарт был отравлен»{332}.

Одним из таких «многих» оказался известный советский музыковед И. Ф. Бэлза[59], который в своей статье «Моцарт и Сальери (об исторической достоверности трагедии Пушкина)» написал: «Встречающееся иногда в литературе утверждение, что версия об отравлении Моцарта возникла только после этих признаний, глубоко ошибочна, ибо первое сообщение прессы о том, что Моцарт был отравлен, датировано 12 декабря 1791 года. Как известно, незадолго до смерти Моцарт сам сказал жене, что его отравили, и, судя по письму Констанцы, датированному 25 августа 1837 года, она не сомневалась в этом, считая, что убийцей ее мужа был завистник.

Первоначальная редакция пушкинской трагедии (одно время поэт предполагал дать ей название “Зависть”) или, во всяком случае, ее набросок относится еще к 1826 году. Следовательно, замысел пьесы возник вскоре после смерти Сальери, в годы, когда его признания в совершенном преступлении стали достоянием широких кругов европейской общественности»{333}.

И. Ф. Бэлза пишет: «Как известно…» Кому известно? И откуда взялась версия о том, что Моцарт сказал жене, что его отравили?

Ив Вюйтс рассказывает эту историю так:

«Одним прекрасным осенним днем Констанца отвезла его в Пратер, чтобы он развеялся и набрался сил. Они сели в удалении от всех, и Моцарт принялся говорить о смерти; он говорил, что сочиняет “Реквием” для самого себя. Слезы заблестели в его глазах, и он вдруг добавил: “Я чувствую, что мне недолго осталось. Меня точно отравили. Я не могу отделаться от этой мысли”. Эти слова тяжелым грузом легли на сердце Констанцы»{334}.

Заметим, что если даже эти слова были произнесены Моцартом, то в них не было и намека на Сальери. С другой стороны, 14 октября, примерно за десять дней до этого эпизода, Моцарт написал Констанце, находившейся в то время в Бадене:

«В шесть часов я поехал в карете за Сальери и Кавальери и отвез их в мою ложу. <…> Ты не поверишь, как они оба были любезны, как им понравилась моя музыка, и текст, и вообще всё. Они оба сказали, что это действительно опера, достойная быть представленной при самых важных событиях перед величайшими из монархов, и что они хотели бы слушать ее часто, поскольку никогда не видели более великолепного и чарующего спектакля. Он [Сальери] слушал и смотрел с величайшим вниманием, и, начиная с увертюры и до финального хора, не было ни одного номера, который не исторг бы из него “bravo” или “bello”. Они не прекращали благодарить меня за это удовольствие»{335}.

Как отмечает Ив Вюйтс, «энтузиазм, выражающийся в этом письме, настолько непосредствен, что в нем не обнаруживается ни зависти, ни злобы. Тот факт, что Моцарт пригласил Сальери, позволяет думать, что их отношения были, скорее, дружескими»{336}.

Впрочем, и уважаемый музыковед делает оговорку: «Мы не можем перечислить все источники, которые были доступны Пушкину, и вряд ли когда-нибудь будем в состоянии сделать это»{337}.

Очень интересно! Оказывается, вывод о виновности Сальери делается только на основании его собственных «признаний», сделанных неизвестно кому и никем не подтвержденных. Аргументация, прямо скажем, сомнительная…

В книге А. Д. Улыбышева «Новая биография Моцарта» читаем: «Если уж так нужно верить слухам, которые еще находят отголоски, то один из них отметился жутким действием — Сальери отравил Моцарта. К счастью для памяти итальянца, эта сказка лишена как оснований, так и правдоподобности, она так же абсурдна, как и ужасна»{338}.