И всё, что будет после… - Наталия Новаш

– Чушь!

– А в этом-то вся и суть!

– А вы ему поясните, шеф!

– Это, знаете ль, знак судьбы… Этакое предзнаменование! Если город сохранит к тому времени…

– К дате выдачи паспорта…

– …своё истинное название и не будет переименован… Или во всяком случае, будет переименован временно, но потом, через… некое число лет ему возвратят первоначальное название…

– Так что паспорт будет действителен, – вставил Пепка.

– …то это значит: у вашего общества есть шанс выжить! В противном случае… Либо вы попросту не доживёте до того срока, когда паспорт наш пригодится, либо доживёте, но…

– Действителен он не будет, так как город переименуют…

– И назад название не вернут.

– Не станет такого города! – кончил Пепка.

– Вот тогда-то вы всё поймёте! Только знайте, при том раскладе, если старое название перестанет существовать и паспорт ваш станет липой … Это будет перед концом… ваша реальность тоже очень скоро прекратит существование…

– Так что – запасайте сахар и сухари!

– Сухари не помогут, Чесь. Речь идёт о глобальной катастрофе, с которой человечество сможет справиться только сообща. В случае недействительности паспорта мир пойдёт по тому пути, который приведёт человечество к расколу…

– Вот куда приведёт дорога к храму!

– И путь в разнополярный мир… Всё это не позволит вам противостоять судьбе…

– Потому-то и ошибочка ни на что уже не повлияет… Хи-хи-хи…

– Но тут и ещё ошибка! – ткнул Жора пальцем во вторую дату.

– А это и не ошибка вовсе. – Пепка радостно захохотал. – Это, собственно, и есть подарок! Ну, можно ему объяснить, шеф? Ну, пожалуйста! Ведь он же умрёт от неизвестности! Натура такая!

– Год рождения – не ошибка, – серьёзно произнёс «фиолетовый», – в нём-то на самом деле и заключается наш подарок.

– Говорите, шеф, говорите…

– Вы, не ведая ни о чём… по нашему недосмотру… испытали на себе влияние… Так сказать, изменили собственную природу…

– Да не разболтает он, шеф, не бойтесь!

– …подверглись воздействию поля «копера» – знаете, о чём речь? Ваша зажившая рука должна была вам подсказать. Собственно, не только рука, весь ваш организм уже перестроен. Вы, одним словом, больше не человек. Совершенно другая физиология.

– Вечный жид! Вечный жид! – поддразнил Пепка.

– Человек нового мира. Собственно, вам понятно?…

– Поймёт лет через пятьдесят, когда посмотрит на себя в зеркало…

– И на своих школьных товарищей.

– Да что там говорить! Лет через тридцать уже наш подарочек пригодится!

– Проблема доктора Фауста… через полвека после встречи с Мефистофелем… – пожал плечами наследник. – Только в случае с вами – наша вина.

– Значит я, – вспыхнул Жора, – мог бы попасть в ваш мир?

– Мог бы, мог бы, да только фигушки! – Пепка показал кукиш. – Вы туда в жизнь не попадёте!

– Без нашей помощи не получится.

– А мы вас туда не пустим! Наш мир, знаете ли, не резиновый. Вы из себя ничего не представляете… Не возьмём мы вас в коммунизм!.. Так раньше говорили, шеф?

– Да не всё ещё и потеряно. Хотите к нам? Измените свою натуру по второй оси – станьте гениальным.

– Сотворите что-нибудь этакое! – щёлкнул пальцами Пепка. – Что спасёт или перевернёт ваш мир…

– Да! Напишите вечный роман. Сделайте открытие, сочините гениальную оперу на все века, как Моцарт…

– Или же Реквием, не хуже Верди.

– Измените свою натуру по второй оси… В крайнем случае, что попроще – выведите человечество на нужный путь.

– В однополярный мир, как станут говорить потом… Тогда и сами сможете скакануть…

– А Константик?..

– Всё-всё, больше никаких вопросов. Заткните ему рот, шеф! Вон тряпка на полу валяется… От хлороформа ещё не высохла.

– Извините, молодой человек, но мы…

– Только пожарники! – рявкнул Пепка. – Наше дело – тушить пожар!

– Там, где не вовремя загорелось… – задумчиво подтвердил наследник.

– Пожар! Пожар-р-р! – прокричала ворона, устремившись с плеча цыганки на подоконник.

Жора глянул в окно. Там и в самом деле занимался рассвет. На фоне алого зарева сверкнула молния – ярко, через всё небо.

Первый дождевой шквал, шумно ударив в стену, застучал по стеклу, и раскатистый удар грома заглушил крик птицы.

Жора проснулся от грохота вертолёта на цыганкином сеновале.

Казалось, только что удар грома заглушил крик вороны, и вот тебе опять вставай… Поэтому пришлось с трудом разлеплять глаза.

Над ним была крыша пыльного чердака, на гвоздях сушились берёзовые веники и качались высохшие пучки каких-то трав. Пахло мятой, берёзовым листом и свежим сеном. Свет проникал в окно напротив с прислонённой снаружи лестницей.

Рядом у изголовья стояли адидасовские ботинки, и на них – тонкая блестящая книжечка. Сам он лежал в трусах и майке под засаленным стёганным одеялом на брошенной прямо в сено домотканой подстилке с вышитым цветным орнаментом. Одежду его цыганка снесла посушить на печку.

Грохот над головой усиливался.

Накинув на себя одеяло, Жора высунулся наружу и увидел мокрую лестницу, лужи внизу и сверкающие в каплях дождя деревья сада. Было ещё очень рано. Солнце взошло – почти две трети тусклого багряного диска выкатилось над лесом на другом берегу реки, и оттуда же, сквозь туман, вращая лопастями пропеллера, летела железная стрекоза грязно-зелёного цвета.

Жора проводил глазами вертолёт со звездой на боку, летевший совсем низко, так что видна была голова лётчика, вернулся на своё место и, заложив руки за голову, уставился в потолок.

Вспомнилось ночное ненастье, дождь и грязь под ногами. Сумка с двумя буханками казалась такой тяжёлой. Он помнил цыганку, шлёпавшую рядом по лужам, и странное чувство, что кто-то есть впереди и они вот-вот наступят тому на пятки… Но всё это было не то, не то… Что-то надо было ему вспомнить… Гораздо более важное, сказанное в самом конце, когда разошлась гроза… А они стояли уже на крыльце, собравшись всё-таки уходить… Надо было вспомнить что-то, для чего следовало ему, Жоре, тотчас же поспешить обратно – в лагерь, где стоял профессор с компанией и куда утром должен был отправиться фиолетовый иностранец… который, конечно же на самом деле – такой же иностранец, как Жора персидский шах или папа Римский… То есть… в каком-то смысле – «иностранец» он в гораздо большей степени, чем все прочие иностранцы. Но главное – совсем не это! Здесь, под каким-то хутором – и, чёрт его знает, под каким, столько их всех, заброшенных, по всей округе – и под одним из них лежит мина, не взорвавшаяся с войны, а под миной – эта самая загадочная штуковина, что «усиливает процесс», и достать её никак нельзя, не зацепив мину… А хутор этот, как сказал «фиолетовый», собираются снести… И если мина взорвётся, то, леший его знает, что произойдёт! Даже ЭТИ… сами не знают… Нечто странное и непредсказуемое вообще, потому что, как объяснял «фиолетовый», штука эта, помимо дупликативных свойств, обладает способностью стимулировать любой процесс, который приобретает тенденцию доминировать там, где эта штука лежит – в сфере влияния «копера»… Если разум – сверхразум! Если взрыв – то так ухнет, что планета вся разлетится к чертям собачьим… Ну, если не вся, то, по крайней мере, треть или половина… И никто ничего не сможет сделать – и танки им не помогут, и вертолёты со звездой бессильны… Потому что «копер» под миной достать нельзя. Остаётся только – ждать. Пока проржавеет взрыватель, пока мина придёт в негодность… И будет он там лежать до конца света, по крайней мере, пока хутор стоит и фундамент под ним не рухнет. И беда даже не в этом «копере» под номером шесть. Есть ещё тот, одиннадцатый… И находится у кого-то, кто может им управлять, от кого он не улетит, как вырвался из Жориных рук. И этот-то, неизвестный – с одной стороны, опасен. Всесилен. Могущество в его руках. Он может нести всем гибель, как тот сумасшедший святой! Кого хочешь – убить, распотрошить – велением одной только мысли, и концы в воду! Возможно всё – любая неслыханная катастрофа. А, с другой стороны, на него охотятся – его убьют, и на Жоре повиснет тогда убийство… Да-да! Если тот покажется «фиолетовому» опасным, не достаточно умным, непредсказуемым – ему конец! И его прикончат, ибо два «копера», находящиеся на расстоянии, создают поле, и в пределах этого поля, как между полюсами магнита, процессы усиливаются многократно – изменяются свойства пространства… Так он понял из вчерашнего разговора.