Сельва умеет ждать - Лев Вершинин

— Кто ты, нарушивший мой покой?! — грянуло зычно и гулко, и раскаты мощного баса заполнили пещеру, сминая и глуша отголоски удара.

На подобный, скажем прямо, неординарный случай инструкций у пришельца не имелось. Оставалось два варианта, на выбор: перепугаться и опрометью бежать в никуда, что, разумеется, было категорически исключено, или спокойно ждать продолжения.

Ожидание, к счастью, не затянулось.

Слабым сквозняком потянуло вдруг в лицо, и откуда-то из зыбкой близлежащей мглы, источая аромат женьшеневого лосьона, шаркающей кавалерийской походкой выбрел невысокий, но весьма крепенький старик в роскошном махровом халате, академической шапочке с пушистой кистью и поношенных, но вполне еще приличных войлочных шлепанцах на босу ногу.

— Опять, — брюзгливо сказал он в пустоту. — Опять никому нет дела до старого человека. Никто не хочет помнить, что старому человеку необходимо соблюдать режим, и никого не интересует, что старый человек уже почти принял снотворное. Да?

Рыжебородый громила заметно усох. Окольчуженная дюжина замерла. Кони тоже.

Подойдя почти вплотную, старик ощупал взглядом пришельца.

Не особо заинтересовавшись, отвернулся.

— Свободен, Фриц. Забери мальчиков. И, бога ради, уведи наконец животных. Сколько можно повторять: они пахнут…

Прошел к базальтовому столу. Вальяжно развалился в кресле, закинув ногу на ногу, спиной к камину. Вялым жестом указал на ближайший табурет: присаживайтесь, мол, в ногах правды нет. Покосился на топчущих грань света и тьмы кольчужников.

— Вы еще тут?

— Aber wenn ег ein Partisan ist? (А вдруг это партизан? (нем.). — опасливо хрюкнули из полумглы.

— Der polevoj Komandir?

— А хоть Гриша Котовский, — буркнул старец. — Кыш, я сказал!

И, уже с глазу на глаз, удостоил пришельца вниманием.

— Ну-с, чем обязан?

Засунув руку под кольчугу, гость извлек из нагрудного кармана прямоугольную пластиковую карточку и, чуть подавшись вперед, передал хозяину.

— Позвольте представиться.

Водрузив на переносицу очки в изящной золотой оправе, старец вдумчиво изучил визитку. Брови его удивленно приподнялись.

— О? То-то я смотрю, вроде бы лицо знакомое. Однако, позвольте… ведь вы, кажется, тоже уже умерли?

Седоусый усмехнулся.

— Не совсем.

— Бывает, — хозяин понимающе приобнажил мелкие зубки, но тон его остался сухим. — И все-таки, чем обязан?

Он имел полное право недоумевать. Ни в прошлой жизни, ни в нынешней, ни в любой из предстоящих пути этих двоих не пересекались и, по правде говоря, не могли пересекаться. Гость понимающе кивнул. С некоторой натугой расстегнул застежки левого налокотника и засучил рукав. На тыльной стороне предплечья, въевшись глубоко в гладкую смуглую кожу… и не въевшись даже, а словно бы светясь сквозь нее, багровело четкое, пожизненно невыводимое клеймо.

Золотые, слегка пульсирующие литеры VFC, наискось перечеркнутые косым андреевским крестом.

Светло-карие, удивительно цепкие глаза старца в халате на миг сузились.

И потеплели.

Неудивительно. Дивной музыкой звучат для людей понимающих эти простые слова: Винницкий Федеральный централ, блок "X", для особо опасных…

— Долго ли веревку тянул, браток? — Теперь голос старца был почти свойским.

— Четвертак, — откликнулся гость. Хозяин уважительно пожевал губами.

— Солидно. И давно ль откинулся?

— С начала мая.

— Хм, — хозяин помассировал указательным пальцем переносицу, задумчиво косясь в сторону понемногу разгорающегося камина. — А кто за тебя в ответе будет?

Скулы седоусого чуть отвердели.

— За себя сам отвечу, а слово за меня скажут…

Последовали имена. Старец слушал, прищурившись, вроде бы вполне равнодушно, лишь изредка кивая в знак очевидного одобрения.

А когда список иссяк, ворчливо подытожил:

— Молодняк. Но хлопцы хорошие… И, щелчком отсылая удостоверение владельцу, потребовал:

— Погремуху выдай!

Именовать нежданного посетителя Ваэльо Олеговичем, согласно ксиве, он, судя по всему, не собирался.

— Тахви, — обозвался гость. Старец хихикнул.

— Бобер? Ишь ты… Ну и ладно, Тахви так Тахви. — Длинные пальцы его, несколько подпорченные вздувшимися бугорками суставов, громко щелкнули. — Эй, Фриц, где ты там? Сообрази-ка нам тут… э-э-э… по салатику, по шашлычку… пить будем водочку. Три «Смирновской»…

Тахви отрицательно покачал головой.

— Отбой, Фриц! Две «Смирновской» и нарзану. Еще пару шампанского, вон там поставь, отдельно… э-э… ну, и что там еще у нас есть?

Лицо старца не отражало никаких эмоций. Но он окончательно признал гостя за своего, а значит, всему дальнейшему надлежало происходить как положено.

Спустя минут пять, не больше, круглый стол был заставлен мясными и рыбными закусками, плошками с ароматным харчо, дивным малороссийским борщом и густейшей, в проблесках желтого жира шурпой, сковородками с утробно скворчащей жареной бараниной. В красивом, тщательно продуманном беспорядке поблескивали узкие, восхитительно потеющие емкости водки, бочата с пивом, пузатый флакон коньяку, а на почетном месте, маленьком стеклянном столике, подкаченном вплотную к базальту, горделиво красовались пыльные бутылки «Киндзмараули», «Ахашени», «Саперави» и огромный глиняный кувшин с домашним вином. Молчаливые ребята в скрипучих кольчугах, перехваченных кожаными перевязями, двигались стремительно и грациозно, и мечи, красующиеся на поясах, нисколько не мешали им выполнять работу.

Кушали молча, под завораживающую музыку Вивальди.

Конкретно.

И, лишь убедившись, что гость, вопреки очевидному нежеланию, сжевал-таки три ломтика свежайшей семги самого что ни на есть изысканного посола, запив пищу богов глотком терпкой, сводящей нёбо картлийской амброзией, хозяин, дав окольчуженным парням минуту на приведение стола в порядок, изобразил напряженное внимание:

— Итак?

— Я бы не стал беспокоить вас, Александр Анатольевич, но там, — палец с грубовато опиленным ногтем указал куда-то вверх, — очень, подчеркиваю, очень нехорошо. Разъяснить ситуацию, похоже, не способен даже господин Гуриэли…

Бледно-янтарные глазки хозяина подернуло морозцем.

— Я не люблю Эдика, — отрывисто сообщил старец. — Он непредсказуем.

— Понимаю, — гость говорил, тщательно выбирая слова. — Эдвард Юсифович, безусловно, личность сложная. Однако же, нельзя не признать, личность, а это многое извиняет. Впрочем, это так, к слову…