Записки раздолбая, или Мир для его сиятельства - Сергей Кусков

А потому параллельно все общины выращивают качай-траву — это что-то вроде нашего пырея. Культура жутко продуктивная, настырная, живучая — хрен выведешь. Сажать не надо — сама где хочешь вырастет, только занеси и запусти. Её и коровам можно, и людям — в муку, когда весна и запасы подъедаются. Вкус — отстой, пищевая ценность — ниже плинтуса, но выжить помогает.

А теперь главное. Эта деревня недалеко от замка. Практически центр владений. И даже тут уже добавляют качай-траву. А что на дальних окраинах?

При этом оставить крестьянам дополнительное зерно — значит не продать его, значит не заплатить гвардии. Замкнутый круг.

По системе налогообложения зато всё не так плохо. Платит, конечно, налогоплательщик — хозяин большой семьи. Отвечает за всё головой. А вот в семье его может быть несколько взрослых сыновей с жёнами и детьми, или зятьёв. Все друг другу помогают — никому не хочется, чтобы деда/отца/тестя оприходовали. Но всех крестьян поголовно не третируют, и они могут уйти в другую семью, к другому налогоплательщику. Так что количество населения, что я считал, можно смело вдвое увеличить.

Вот такой семье в лице налогоплательщика староста нарезает землю. И с этой земли тот должен дать определённое, когда-то кем-то рассчитанное количество зерна. То есть фиксированный тут налог, но не «с дыма», не с рабочих рук, не с «головы», а с площади обрабатываемого надела. Можешь и больше надел взять — но больше и заплати. А далее… Урожайный год — шикарно. Засуха, или наоборот, мокрое лето — недоимки, и все сопутствующие ужасы. Тот год был средним по урожайности, и качай-траву уже добавляют в марте. Так что на Ансельмо я наехал зря — у него своя правда, он не о крестьянах должен думать, а о выживании графства в целом. Сцилла и Харибла — хрен проссышь, что лучше.

После жарких дебатов пообедали, после чего я оставил несколько серебрушек, наказав старосте разделить на всех, кто кормил моих людей (нам всё лучшее дали, наверняка последнее, что было). Ансельмо ворчал, но я приказал заткнуться. Староста в ноги упал, благодарил, целоваться лез — в смысле ноги целовать. Удирал от него, как от прокажённого.

…И снова боли в натруженной заднице.

Вечер встретили в поле — не стал я спешить и добираться до следующей деревни. Дороги подсыхали, но тракт всё ещё был больше похож на сплошную лужу, так что гнать не разрешил.

— Ребят, воздух свежий, природа… Подышим, развеемся!

Воины окончательно протрезвели (вчера, как подозревал, тайком похмелялись, и отошли от Нового года только сегодня к обеду), съёжились и мои идеи не поддержали, но не спорили.

Я их понял ночью, когда почувствовал, как тканевый шатёр продувает ледяной ночной степной ветер. Спальник на голой земле не добавлял комфорта, хотя, конечно, без спальников был бы вообще трындец. Шерсть своя — в восточных баронствах мои вассалы выращивают овец, вещи и спальники получаются тёплые. Спросил во время разбивки бивака казначея о рентабельности, и был разочарован — как в Англии в своё время не выйдет. Шерсть популярностью пользуется, но её почти везде выращивают, как вспомогательный продукт, особенно дальше на севере, где земли победнее. Космической рентабельности, приведшей в далёкой стране к огораживаниям, не получается.

На следующий день с утра въехали в новую деревню. Староста её оказался почти копией прежнего, проблемы — те же, под копирку. Только этот ушлый старикан оказался то ли умнее, то ли повезло ему, но у них урожайность в том году выше была, и ПОКА ещё качай-траву в муку не добавляли. Но бабы деревенские уже активно её из общинных запасов мололи.

Задница на седло больше не реагировала. Бледный Ансельмо, который на ночном биваке не мог даже стоять, передвигался на четвереньках, и сейчас был зелёный, но я старался быть выше его проблем. Ричи подсказывал, что реально не поймут, если ради холопа суетиться буду. И что, что привилегированный профессионал? Я, граф, переживаю с воинами все тяготы! Качусь не в повозке, не в карете, и даже не в коляске, а еду верхами наравне со всеми! Ем с одного котла! Сплю на такой же земле! Крутые графы и герцоги с собой кровати возят, блядей для привала, и даже складные бассейны — помыться. Ага, в том числе с блядями. А я все тяготы делю. Так что ничего, потерпит. Вольдемар мне после подтвердил в разговоре — мы ехали одни, бойцов разогнал кого в авангард, кого в арьергард, кого в разведку, а бледный Ансельмо задами ехал, глотая пыль, ловя на себе все брызги луж — ему не до наших разговоров было:

— Ричи, ты молод, и я дал твоему отцу слово, что буду следить, чтобы ты не наделал ошибок. И раз молчу — у тебя получается. Что поехал наравне со всеми, ешь с одного котла — молодец, тебя в войске уважать стали. Пока ещё уважают не за дела — нет у тебя пока дел. Но за отношение. Поверь былому вояке, это много. Иные сынки благородных ничего кроме омерзения не вызывают, а служить надо — контракт подписал. И до всего сам дошёл — погрел сердце старика.

— Не прибедняйся, Тихая Смерть.

— И не думаю. Я много умею, но и осталось мне не так много, чтобы этим воспользоваться. Если что, решай, конечно, сам, но и ко мне обратиться зазорным не сочти — плохому не научу. Ну и поглядывать буду — как Харальду и обещал.

Затем он понарассказывал, как ездят со свитой герцоги в центральных провинциях королевства. Сибаритство, да. И вообще о нравах в центральных регионах. Он же дружинник, наёмный гвардеец, где платят — там и служит. Не все к гвардии так хорошо относятся, как мой отец.

— Они забыли за какой конец меч держать, — добавил десятник под конец. — И в этом наша сила. Пока мы помним, что мы — воины, а не изнеженные хлыщи, мы сильнее их. Случись что, не они наши главные враги, а степняки. Запомни это.

— Да, дядька Вольдемар. Конечно.

Дальше зашёл разговор на крестьян, и старый десятник рассказал, что отношение к ним в центральных регионах просто нечеловеческое. У меня всё же предки людей берегли. Да, относились как к скоту, к инструменту, но своему скоту и своему инструменту! А своим надо дорожить. А там такого добра навалом — говорил же, бабы как не в себе рожают, а урожаи сильно ниже — незачем просто их беречь.

— А восстают крестьяне часто? Ну, бунты устраивают? Я по малолетству не тем интересовался, дядька Вольдемар, — как бы извиняясь, развёл руками. — Просвети неумного?

Десятник дунул в ус.

— Бывают бунты, Ричи. Разок-другой в столетие там, разок-другой сям. Только ни для кого это хорошо не заканчивается. Ни для бунтарей, ни для владетелей. Ты правильно делаешь, что хочешь о людях заботиться. Будешь заботиться — не будет у тебя бунтов. Я вообще так скажу, не будь степняков, к тебе люд бы со всего королевства бежал, от господ спасаясь. Но степняки страшнее.

Ну да, тут набеги, рабство… Я про себя мысленно вздохнул. Всё же не такое плохое графство мне и досталось. Мои люди по крайней мере пырей едят, и в домах прохладно, но они едят! И у них дома есть! А там, по словам Вольдемара, не везде так.

…Как бы этих герцогов, блин, на предмет людишек потрясти? Им не надо — а мне в самый раз будут.