Профессиональное убийство - Энтони Гилберт

Я спустился вниз по задней лестнице. Никого не встретил. Вышел в незапертую дверь, ведущую в сад. Встал под окном галереи. Ночь была темной, но я видел отблеск света на высоких стеклах. Шторы в бильярдной были задернуты, стук шаров и голоса игроков заглушали звуки. Я совершенно не боялся — мне странно это вспоминать, поскольку после той ночи я постоянно пребывал в страхе. Проникнуть в галерею было легко; я захватил с собой фонарик и светил вниз, чтобы, если кто-нибудь пройдет мимо, не увидел отблеска. Я нашел тот ящик, совершил подмену. Запереть его снова я, конечно, не мог, но знал, что, заметив это, Рубинштейн лишь обругает своих гостей. Он ничего не заподозрит. Он ведь даже не знал о существовании копий этих браслетов. А потом, когда ящик тихо закрылся под моими осторожными пальцами, я услышал то, от чего сердце у меня замерло. Я услышал шаги, но не придал им особого значения. Ключ был только у Рубинштейна, а он ехал по опасной дороге в Кингс-Бенион. Но шаги стихли, послышалось щелканье ключа в замке, дверь распахнулась, и Рубинштейн появился на пороге. Он пристально смотрел — Господи, как он смотрел! Казалось, потом я постоянно находился под его взглядом. Куда ни повернусь, мне видится это лицо — в темноте, в узорах ковров и штор, оно смотрит на меня в поездах, в толпе, поднимается и спускается вместе со мной по лестнице, заглядывает мне в окна. Наверное, даже в могиле оно будет смотреть на меня сквозь холмик.

Рубинштейн смотрел. А я отвечал взглядом. Такое мне даже не приходило в голову. Он произнес: «Я забыл…», но я никогда не узнаю, что он забыл. У меня вырвался какой-то крик. Рубинштейн подошел поближе. Сказал: «Ты вор». Я не мог объясниться. Стоял с его браслетами в кармане, а браслеты с Рочестер-роу лежали в ящике. Кажется, даже в ту минуту я с радостью помнил об этом. Пусть это был час моего унижения, но мое торжество было впереди. «Ты хотел меня обокрасть». Я ответил: «Посмотри на свой ящик. Ничто не тронуто». Рубинштейн повторил: «Ты хотел меня обокрасть». Я ненавидел его, но убивать не собирался. Что проку мне от его смерти? Он сказал: «Это твой конец» — и приблизился на шаг. Тут я испугался. Спросил: «Что у тебя на уме? Что ты собираешься делать?» Он ответил: «Об этом узнает весь Лондон». И опять назвал меня вором. Я сделал попытку объясниться. Заявил, что он надменный, тщеславный, жадный. Рубинштейн не слушал. Стоял, будто статуя; глаза у него горели. Сказал: «Если я не забыл…», и внезапно на него нахлынула ярость. Такая сильная, что он даже пошатнулся. А затем пошел вперед, крикнув, что уничтожит меня. Я ощутил страх и ненависть. Под рукой у меня лежал нож, тот, что стал орудием убийства. Помню, какой холодной была рукоять, когда я схватил его; она скользила в моей потной ладони. Я сказал: «Отойди. Я не вор». А Рубинштейн подходил все ближе. Заявил: «Весь Лондон…» и «Уничтожу»… а потом стал корчиться у моих ног, корчиться с ножом в боку. Я тупо смотрел на него. Я взглянул на свою руку, она была пуста. Я взглянул на Рубинштейна, и нож торчал у него в боку.

Появилась Фэнни. Я понимал, что мне нужно подойти и закрыть дверь — замок защелкивался автоматически; отпереть ее можно было только снаружи. Но я не мог двинуться с места, все смотрел на Рубинштейна. Фэнни молча остановилась в дверном проеме. Потом приблизилась и склонилась над ним. Он хотел ухватиться за нее. Попытался говорить, но на губах лишь выступила кровавая пена. Она пыталась поднять его, но Рубинштейн умер и растянулся у ее ног. Наверное, тогда он оторвал пуговицу с ее пальто, но мы оба об этом не подумали. Она была бледной, но спокойной.

«Ты убил его?» — спросила Фэнни.

«Я не хотел его убийства».

Она увидела открытый ящик.

«Ты хотел обокрасть его?»

«Ничто не тронуто», — ответил я.

«Да, он появился слишком быстро».

«Что мы будем делать?»

«Мы должны кого-нибудь позвать. В жизни можно скрыть многое, но не убийство».

«Я не пойду из-за него на виселицу. Я не хотел его убивать. Это случайность».

«Можешь сказать это судье, — усмехнулась Фэнни и добавила: — Дурак, не мог подождать?»

«Почему Рубинштейн вернулся?»

«Подумал, что оставил окно незапертым. Эта коллекция была его жизнью».

Меня вдруг снова охватил гнев. Будь у меня нож, я мог бы сто раз вонзить его в это неподвижное тело. Я понимал того маньяка, который, стоя в лунном свете, рубил саблей труп своего врага. Я сказал Фэнни: «И его смертью. Ты замешана в этом. Тебе не оправдаться».

«Я здесь ни при чем», — возразила она.

«Кому это известно?»

«Ты не станешь лгать».

«Не стану делать тебя своей сообщницей? Почему бы нет? Мне поверят. Все удивились, что ты уехала так неожиданно».

«У меня была причина, — ответила Фэнни. — Не связанная ни с тобой, ни с Рубинштейном».

«Расскажешь это судье, — усмехнулся я. — Вопрос в том, кому из нас он поверит».

«О чем ты говоришь?»

«Кто знал о браслетах на Рочестер-роу? Фэнни Прайс. Кто сотрудничал со мной несколько лет? Кто бывал здесь раньше, знает расположение дома? Кто хитростью убрал с пути Рубинштейна? Звони, оповести весь мир о том, как провалился наш план. Тебя не повесят, красотка Фэнни. Только упрячут в тюрьму на годы — лет на двадцать. Тебе будет пятьдесят, когда выйдешь на волю. Тогда ты станешь спокойнее. Не будешь сводить мужчин с ума».

Фэнни вызывающе запрокинула голову. Я ни разу не видел ее испуганной. Видел побитой жизнью, оскорбленной и униженной. Знал о ее муже. Однажды он едва не убил ее, но не смог сломить ее дух, хотя сломал ей руку, когда был пьян. Она посмотрела на меня — глаза у нее как у змеи — и сказала: «Оповести весь мир. Я рискну».

«Как хочешь, — сказал я. — Но сначала послушай, что я скажу. А я скажу, что находился у себя в комнате и услышал шаги. Сообразил, как отперли дверь в Китайскую комнату. Меня это не интересовало. Я не двинулся с места. Потом услышал шаги, голоса. Я вошел туда и обнаружил тебя стоящей над Рубинштейном. Понимаешь, красотка Фэнни, чему все поверят? Ты выманила его из дома для своих целей. Когда он должен был выехать, ты убедила его вернуться. Вспомнила, что видела открытое окно. Рубинштейн вернулся, ты следом за ним. Ты была воровкой. Я вошел и увидел тебя».

Я думал, что Фэнни бросит мне вызов даже тут, но она этого не сделала. Она сказала: «Твоя взяла», — и потом мы обсудили сложившуюся ситуацию. Спрятать Рубинштейна в китайский халат предложила Фэнни: «Пройдут дни, может, недели, пока его обнаружат. Сочтут, что он поймал Лал на слове. Искать здесь его не станут». И напомнила, чтобы я стер кровь с ножа. Рана не очень кровоточила. Фэнни пошла к нему в комнату, принесла вату, вытерла лужицу крови на полу. Затем все привели в порядок. Времени у нас было мало, но мы боролись за свои жизни. И снова Фэнни предложила столкнуть машину с обрыва. Сказала: «Это безумно, дурно, но это наш единственный шанс. Не вижу, с какой стати мне умирать из-за того, что Сэмми убит». Она подумала и о следах ног. Затем заперла окно, я вернулся к себе в комнату, а Фэнни спустилась вниз и уехала. В общем, это цепь случайностей, и никто, кроме вас, не узнал бы правды. Говорю — кроме вас, но это не так. Дело в проклятой пуговице, зажатой в руке покойного. Почему никто из нас не заметил ее? Наверное, мы очень нервничали. Из-за этой пуговицы и арестовали Фэнни. Она помалкивала, я знал, что она меня не выдаст. Расскажи она все, кто бы ей поверил? У нее не было против меня никаких улик. Мне достаточно было просто отрицать все, и ни один юрист не посмел бы явиться в суд с обвинением. Я бы признаваться не стал, будьте уверены. Какой смысл страдать обоим? Вы действовали в интересах Фэнни — я знал это, — но считал, что вы не доберетесь до меня. Учтите, я не хотел, чтобы ее повесили. Я делал все, что мог. Знал о ее бесчестном муже. Надеялся, что мы свалим вину на него — во всяком случае, мы могли возбудить достаточно сомнений, чтобы признать Фэнни невиновной. Я не думал, что ее оправдают полностью — этого не могло быть. Но общественность громко восхищалась бы ею, решив, что она защищала мужа. Чувство все еще важнее риторики, и они важнее холодных фактов. Но вы все-таки вышли на мой след. Выдал я себя анонимными предупреждениями, которые посылал вам и Паркинсону, когда он стал вмешиваться. Кто сказал, что стремление к безопасности предотвращает часть убийств? Я собирался уничтожить вас в тот вечер. На мое несчастье с вами находился Паркинсон, он оттащил вас в сторону. Я бы попытался снова, но после того, как браслеты были обнаружены, у меня не оставалось шансов. Вы хотели разоблачить меня? Я надеялся, что вы сосредоточитесь на Рэнделле… Что ж, вы одержали верх, и хотя я ненавижу смерть и боюсь ее, больше всего ненавистно мне ожидание той смерти, на которую вы отправили бы меня».