Декоративка. Книга 2 - Агата Грин

«Боже мой», — пронеслось у меня в голове, и живот скрутило узлом. Никаких перегородок, никаких мер безопасности,  просто гуи, просто ветер, просто темнота и просто я – напряженная до  онемения.

— Зе-е-ен, — шепнула я, и попятилась, когда  голова Арты  оказалась практически  у самой моей головы. Одно движение – и они соприкоснутся…  Сердце заколотилось у меня в горле.

— Не бойся, —  шепнул проклятый желтоглазый, — гуи помнят все. Скажи ей что-нибудь.

—К-крошка, — выговорила я, ощущая физически, как седеют мои волосы, — т-ты меня помнишь?

Жесткий клюв  раскрылся и издал  громкий короткий звук. Я беспомощно открыла рот и, уловив слова Зена «расслабься», чуть не расслабилась до обморока; Зен меня удержал и даже – гадкий волчина! – рассмеялся тихонько. Арта снова раскрыла клюв, но на этот раз кричать не стала  и просто заехала им прямо мне в лоб, не больно, но. Я машинально  подняла руку, защищая лицо, и  почувствовала, как  на ней сомкнулся клюв!

Мои ноги ослабели, глаза зажмурились, и, готовая встретить агонию и боль, я   напомнила себе обязательно проклясть этого безалаберного Зена перед смертью! Однако ни боль, ни агония, ни, тем более, смерть, не наступали. Я жила и чувствовала, как  мою руку щупают, словно бы проверяя на мягкость...

— Она так ласкается, — объяснил Зен.

Я осмелилась открыть глаза. Арта, опустив голову, смачно «лобызала» мою руку, пробуя языком.

— Подними другую руку, — сказал Зен.

— Чтобы она и ее съела?

Желтоглазый снова рассмеялся. А гуи,  услышав мой голос, подалась вперед еще активнее и выпустила мою руку из клюва.  Рука моя осталась не откусанной, зато теперь прямо передо мной нависало создание, которое я до сих пор не могла определить ни в птицы, ни в монстры – птицемонстр, в общем!

— Крошка,  веди  себя хорошо, — проговорила  я слова, которыми когда-то успокаивала вредного маленького птенчика. Если гуи и правда  все и всех помнят, она  должна как-то среагировать, желательно – отойти!

«Крошка»  потянула меня на этот раз за ногу, выжала из меня панический писк, и, стащив сапог,  победоносно расставила крылья в стороны.

— Арта, брось, — строго сказал Зен, и, отпустив меня, пошел к ней  отбирать сапог.

Я  отошла немного на желейных ногах, и, наведя на них стеклышко,  увидела, как гуи  ласково прихватывает клювом руки мужчины. Ласки у нее такие? Нежности?

— Ира, подойти, — позвал Зен.

— Нет уж!

Он остался на месте и начал рассказывать:

— Зря ты боишься. Арта умная, как и все самочки. Она бы и чужому человеку ничего не сделала, не говоря уже о тебе.

— Как она может меня помнить? Она ведь была совсем маленькой…

— Я же говорю – гуи помнят все.

Я ничего не ответила, продолжая их рассматривать. В кровь выплеснулась щедрая порция адреналина, так что меня в буквальном смысле слова трясло. Зато и  жизнь стала чувствоваться ярче, полнее... каждый вдох, каждое мгновение ощущались глубже, чем обычно, и постепенно  я стала понимать, что  бурлит во мне уже не  страх, а чистый восторг.

Арта, наша Арта… помнит меня…

Зен побыл с ней еще немного, затем   закрыл решетки, деревянные панели, и еще раз подвел меня к гуи. Арта  поизучала мое лицо, подергала за волосы, пихнула в грудь и плечи, проверяя  мою устойчивость, затем попыталась  снова снять с меня сапог.

Я уже не боялась так, и, глупо улыбаясь, говорила с ней, называя хорошей девочкой, умницей, красавицей… В какой-то момент она  отошла от нас и стала тереться о стены. 

— Я постоянно вспоминаю, — сказал вдруг Зен, — как хотел сломать Арте шею и оставить в той пещере, а ты останавливала меня. Ты была готова бороться со мной за нее, а бороться со мной дело гиблое…  Я знаю, насколько тебе претит материнство, но, Ира, какой матерью ты могла бы стать!

Эти слова ударили меня, как ток.

Мать? Я? В этом мире? Никогда.  

Зен прижал меня к себе, защищая от ветра, и я закрыла глаза.  Не хочу думать о плохом,  и не буду… Сегодняшний вечер выдался неожиданно  ярким,  и принес мне столько впечатлений…  Пусть они останутся в памяти как  счастье.  Адреналиновое, запрещенное счастье.  

Бомба тикала, и это я ее запустила. Если бы я придерживалась своего плана,  меня было бы сложно подставить или улучить в чем-то, а так, я дала своим тайным недругам достаточно возможностей, чтобы уничтожить меня. 

Состязания продолжались. Нужно же было как-то развлекать мэз, и нужно же было как-то организовывать  мужскую очередь в их постели? Я присутствовала на всех игрищах, но больше не выходила в самую толпу вместе с Фланой, а наблюдала за всем, стоя рядом с Вандерией, Драганом  и двумя мэзами. Обе проявили ко мне интерес, но не как к человеку, а как к собачке со странным окрасом:  мила, необычна, но это всего лишь «собака».

Этим изнеженным холеным созданиям, на чьих лицах краски и пудры было столько, что, приложив к ним лист бумаги, можно было получить отпечатки,  становилось не по себе, когда я подходила. Еще бы! Ванде не распространялась о том, что это я  готовила для них покои, подбирала предметы обстановки,  и тем более не упоминала, что я отлично рисую, так что  они считали меня дикаркой, ничего не знающей и ничего не умеющей.  И – бывшей декоративкой, страдалицей, пережившей ужасы Ниэрада; живым примером того,  как мучают и калечат психику женщин в империи.

Разумеется, несчастной и дикой я не выглядела, но для  этих дамочек это не имело значения: они  относились ко мне очень по-доброму, но, опять же, как к  полуслепой собачке, которая не достойна того, чтобы разговаривать с ней по-человечески. Они хвалили меня за выбор платья, спрашивали, кто так красиво заплетает мне косу, улыбались дежурно, и отворачивались, ведь их занимала важнейшая, можно, сказать, стратегическая задача: кого же  пригласить этой ночью?

Эта же мысль занимала ум  Вандерии. Она продолжала играть роль добрейшей «мамочки» и постоянно осведомлялась, как мне живется, всем ли довольна. Я отвечала, что всем довольна, а про себя думала, что рассказал ей обо мне Кетней, и когда?

Но вернемся к стратегическим задачам Мэзавы, игрищам и постелям мэз.

Как сказала Флана,  все всадники Утхада уже успели поритуалиться с мэзами. Все, кроме Зена…  Странно, не так ли? Поначалу, глядя на своего имперского волка в толпе, ждущего очереди, чтобы  себя показать, я жутко нервничала и психовала. Если он выиграет, то… Однако Зен стабильно держался в середняках. Руки у него оказывались слабоваты, и он падал с перекладины;  дыхалка подводила, когда мужчины выясняли, кто всех быстрее;   выпущенные им стрелы летели мимо цели… Зен  старался казаться обычным мужиком средних способностей. Каждый раз, когда он проваливался,  мое тщеславие торжествовало, ведь я знала, что делает он это для меня. Но проигрышей  было мало, чтобы избежать ритуалов.