Рождение Люцифера - Чингиз Абдуллаев

– Все так и было, – неожиданно признался Мухамеджанов, – это были деньги за то, чтобы найти убийцу моего сына. И ни один суд присяжных не посмеет меня за это осудить.

– И потом вы решили, что нужно заодно и всем остальным показать, что значит несчастье и счастье в этой жизни, – продолжал Дронго. – Кродерса вы едва не разорили, перекупив у него землю. Сделали все, чтобы отнять клинику у Старовских, и нашли молодого оболтуса, который подменил цифры отчета, из-за чего уволили Охмановича. Вы даже заплатили этому альфонсу Роману Керышеву. Вернее, заплатил погибший полковник Бежоев, который везде представлялся как Моисеев. Вас не смутила подобная связь с человеком, которого вы так презираете. И Керышев согласился взять деньги. Все это было сделано по вашему заказу и на ваши средства. Я могу узнать, почему?

– Вы же видели пленку, – изменившись в лице, ответил Фазиль. – Тогда почему спрашиваете? На сороковой день они пришли выражать мне соболезнования, а через три дня уже пели и плясали, словно ничего не произошло…

– Вы считаете, что ваши друзья должны были носить вечный траур по вашему погибшему сыну, как и вы?

– Не делайте из меня кретина, я этого не говорил. Просто в тот момент подумал, что счастье переменчиво и не нужно гневить Бога. Но в Бога после смерти моего сына я уже не верил. И мне захотелось поверить в Дьявола, в Сатану, в Люцифера. Ведь Люцифер – это всего лишь отвергнутый ангел, который возомнил себя равным самому Богу, взлетел – и был низвергнут в ад. Вот так и я. Радовался своему богатству, гордился своим сыном – и в один момент все потерял. Зачем мне это ненужное богатство, если его сейчас просто некому оставить? Зачем мне мои деньги? Я вспомнил, сколько денег давал на строительство церквей и мечетей. Но Бог не помог мне, и тогда я обратился к Сатане. Пусть мои деньги помогут ему утвердить свое царство в этом мире. И пусть все почувствуют, как Бог навсегда отвернулся от этой земли и от людей. Его просто нет. Он навсегда отдал нашу Землю и наши души Сатане, иначе бы нас не сжигали такие дикие страсти – сребролюбие, тщеславие, похоть, гордыня, зависть… Все от лукавого. В нас не осталось ничего от Божественного огня. И тогда я впервые подумал, что сам должен повернуть жизнь всех этих людей, которые меня окружают, чтобы они поняли силу и славу падшего ангела.

– Вам отчасти повезло, – мрачно произнес Дронго. – В начале года в банке Райхмана были свои проблемы, а у Старовских действительно пытались отобрать клинику в результате рейдерского захвата. И это сбило всех с толку, когда отсчет вашим неприятностям начался именно с них. Но это было лишь совпадение. А настоящий отсчет должен был начаться именно с момента смерти вашего сына, когда, потрясенный его гибелью, вы постепенно превратились в законченного параноика.

Мухамеджанов презрительно скривил губы.

– Все остальные события произошли через шесть месяцев, – напомнил Дронго, – и это очень характерно. А самое главное, что мы нашли в депозитарии, где полковник Бежоев хранил самые важные документы. Молдаванина никто не нанимал, он всего лишь выступил слепым орудием судьбы…

– Сатаны, – повысил голос Фазиль.

– Судьбы, – упрямо повторил Дронго. – И после этого вы решили начать действовать. Вы не пожалели ни денег, ни сил, ни человеческих жизней, чтобы испортить и отравить жизнь своим близким. Вы считали, что, раз вам стало так плохо, плохо должно быть и всем, кто окружал вас столько лет. Вы постепенно превращали в ад их жизни, не замечая, что сами уже давно являетесь подлинным учеником Сатаны, своеобразным Люфицером, создающим свой ад на этой земле.

– Люцифер – это «дух растления», – напомнил Фазиль, – связанный с пророчеством о гибели Вавилонского царства, погрязшего в грехах и похоти. И не вам меня судить, господин эксперт. Насколько я слышал, несколько дней назад вы сами застрелили человека. Какое право вы имеете обвинять меня, если сами являетесь убийцей и будете гореть в аду? Хотя в ад вы, конечно, не верите…

– Как и вы, – парировал Дронго, – иначе не создавали бы его вокруг себя и для своих друзей. Что касается убийства, то вы не правы. Я не убивал, а всего лишь защищался от нападения, что оправдывает любая религия. К тому же я уничтожил настоящего убийцу, на счету которого слишком много грехов.

– Зачем вы ко мне приехали? Чтобы меня разоблачить? – Усмешка снова скривила лицо Мухамеджанова. – Вы опоздали, господин эксперт. Вы мне уже ничего не сможете сделать. И дело здесь не в мистике. Врачи нашли у меня рак поджелудочной железы в неоперабельной стадии. Я даже не доживу до суда, мне дают от силы несколько месяцев. И если тот свет существует, то я готов тысячу лет пребывать в аду, чтобы узнать о том, что где-то есть душа моего сына. А если ада нет, то я об этом все равно не узнаю, и черви будут поедать мое разлагающееся тело. Хотя говорят, что черви обитают только в здоровых и спелых плодах… Значит, я буду постепенно разлагаться, и меня не будут есть даже черви. – Он снова криво усмехнулся.

Вейдеманис даже вздрогнул от этих слов, а Дронго стойко выдержал взгляд безумца.

– Вы так ничего и не поняли, – с сожалением произнес он. – Бог посылает каждому испытание по силе и вере его. А вы свое испытание не прошли, поэтому кто-то там, наверху, решил, что вы не должны более оставаться среди нас, и вас отсюда забирают. Нельзя жить с подобной ненавистью в душе. Нельзя делать свое несчастье вселенской катастрофой, опрокидывая жизни всех, кто вас окружает. Я больше вам ничего не скажу, но все ваши друзья получат мой подробный отчет о ваших деяниях. И пусть каждый из них сам решает, достойны ли вы того, чтобы кто-то из них появился рядом с вашим телом в день ваших похорон. Прощайте.

Они с Эдгаром поднялись и вышли, а Фазиль Мухамеджанов остался сидеть за столом, глядя перед собой невидящим взором.

– Ты бываешь жестоким, – уже в машине заметил Эдгар. – Не замечал этого за тобой. Его ведь тоже можно понять, он просто чокнулся после гибели сына.

– Я ему сочувствую, – сказал Дронго. – Но человек не имеет права портить жизнь другим только потому, что ему самому очень плохо. Чужими ранами нельзя вылечить свои, это просто невозможно. А они вместе с полковником принесли слишком много горя и несчастий всем, кто их окружал. Так что я не имею права его жалеть. Ни при каких обстоятельствах.

Вечером того же дня он послал пленку с записью в отель Петеру Кродерсу. Тот позвонил сразу, как только прослушал запись, и растерянно пробормотал:

– Простите меня, я не мог даже подумать…

Не став выслушивать его извинения, Дронго просто положил трубку. Он не хотел больше вспоминать об этом деле.

Фазиль Мухамеджанов умер через четыре месяца. На его похороны не приехал ни один из его бывших друзей.