Н. С. Хрущев. Воспоминания. Время. Люди. Власть. В 2 книгах. Книга 2 - Никита Хрущев

Подспудно я сам это понимал, но настолько еще был подавлен авторитетом Сталина, что был не в состоянии назвать вещи своими именами. У меня существовала раздвоенность сознания. Мы тогда имя Сталина яростно защищали и вступили в словесную драку с югославами. Затем они выразили согласие поговорить о восстановлении наших отношений. Потом организовали нам поездки по стране, а кое-где и митинги. Народ проявлял сдержанность. При поездках по улицам было видно, что люди не стихийно вышли встречать диковинку, приехавшую из Советского Союза, а что все организовано. Порою слышны были выкрики недружественного характера, раздавались упреки. Главным же образом мы слышали: «Да здравствует Тито!» В целом югославы решились на нормализацию отношений. То было не полное восстановление нормальных отношений. Но другого мы сразу и не могли ожидать после столь большого напряжения, которое чуть ли не привело к войне между социалистическими странами. Моментально достичь полного доверия, как только мы сели за стол выпить по рюмке вина, оказалось невозможно. Югославы согласились начать заново строить дружеские отношения. Свою позицию проявили и в конкретных делах: показали нам различные предприятия, показали могилы наших солдат, которые отдали жизнь в борьбе против Гитлера за освобождение Югославии. Они с достоинством относились к памяти наших воинов. Памятники были в хорошем состоянии, имелись плиты с именами погибших.

Договорились о возобновлении работы наших посольств в Белграде и в Москве. Восстановились и экономические отношения. При Сталине они были прерваны[129], никаких экономических отношений не существовало, но оставалась большая задолженность Югославии Советскому Союзу, которая складывалась из поставок оборудования и в связи с поставками Югославии нашего вооружения. Теперь все в полной стоимости было предъявлено Югославии к оплате. Югославия же не имела возможности заплатить такой долг и попросила нас списать долги. Мы не настаивали на уплате, а они не делали твердого заявления, что не уплатят, просто ссылались на свои трудности. Кроме того, югославы аргументировали тем, что часть долгов образовалась в результате войны против общего врага. У меня появилось сочувствие к их проблемам, но сами мы вопрос решить не могли, он требовал коллективного обсуждения. И мы сказали: «Мы изучим, из чего сумма долгов сложилась и при каких обстоятельствах, тогда и выскажем свое мнение по этому вопросу». Нам ежедневно привозили почту из Советского Союза. У нас тогда летал тихоход Ил-12. Из Москвы до Белграда лететь нужно было много часов, с дозаправкой в Будапеште. Мы попросили разрешения у Югославии выделить нам аэродром, который мог бы принимать самолет-бомбардировщик Ту-169, чтобы оперативнее получать почту. Этот бомбардировщик по тем временам оценивался как лучший в мире. Правда, дальность полета у него была только европейского радиуса действия. Позднее на базе Ту-16[130] был создан пассажирский самолет Ту-104.

Югославы согласились. Прилетел наш самолет. Он произвел на них очень сильное впечатление. Не стану отрицать, что мы воспользовались этим самолетом, чтобы возбудить заинтересованность Югославии. Хотели продемонстрировать, что СССР располагает мощной армией и современным вооружением, в том числе авиационным. Югославы нас поняли. До моих ушей доходило (информировали наши агенты), что они восприняли это как демонстрацию военной мощи. Мы дали возможность увидеть, что наш новый самолет соответствует самому передовому уровню развития науки и техники. Постепенно встречи и беседы, продолжавшиеся ежедневно, становились теплее. Лед, который замораживал наши отношения, таял. Колкостей в разговорах стало меньше, беседы приобретали товарищеский характер. Однако сохранялась некоторая настороженность и у них, и у нас. Больше других понимание дела проявил товарищ Тито. И не только как глава делегации. Конечно, он имел больше возможностей выбирать время для ответных реплик. Видимо, у них было намечено распределение ролей при переговорах: кто и какими аргументами должен пользоваться с тем, чтобы свалить на нас вину за создавшиеся отношения. Не на нас персонально, а на Сталина. Тут они были правы. Мы тоже исходили из этих позиций, когда ставили задачу нормализации отношений. Но, повторяю, внутренне еще не были подготовлены к тому целиком, духовно не освободились еще от рабской зависимости, в которой находились у Сталина.

Югославия же на меня произвела хорошее впечатление. Очень понравился ее народ. Я не придавал при этом особого значения критическим репликам в наш адрес и славословию в адрес Тито. Мы-то знали технику такого дела: специально выделяли людей в определенных местах и отрабатывали, кто будет выкрикивать: «Отец родной! Ура Сталину!» и прочее. Все разрабатывалось по сценарию партийного руководства. Если нужно было проявить негодование по ходу доклада против мирового империализма, то тоже все распределялось: кто сделает и в какой форме. Особенно часто разыгрывались такие спектакли, когда в 20-е годы велась борьба против оппозиции. Хотя многие тогда были искренни, но постепенно театральщина стала преобладать. Я сам был участником таких дел и выполнял эту роль. Тогда мы верили, что Сталин отражает интересы народа, и совершали все из честных побуждений. Свой опыт я переносил и на Югославию, считая, что и там все разыграно по сценарию, разработанному руководством.

Народ мне понравился, но его бедность бросалась в глаза. Мы сами были небогаты, однако югославы были еще беднее. Это тоже нас не удивляло, мы с сочувствием относились к ним, понимали, что страна оставалась пока крестьянской, а многолетняя война оказалась разорительной. Орудия производства в сельском хозяйстве были примитивными, тракторов почти не имелось. Тито говорил: «Нам помогали капиталисты на разорительных условиях, а деньги одалживали под высокие проценты». Сильное впечатление на меня произвел своей непосредственностью и человеческой натуральностью Вукманович-Темпо. Он очень резко выступал против нас, но думаю, что его не надо было настраивать, резкость была в его характере. Когда все немного поостыли, он рассказал, как ездил в США вести переговоры о получении кредитов. Тогда в Югославии сложились тяжелейшие условия, возник голод из-за неурожая в месяцы самых острых отношений с СССР. США предложили в ответ кабальные условия, там думали, что нет другого выхода, как только принять их предложения. Выдвигались и условия политического характера, такие, которые отбрасывали Югославию на капиталистические позиции. «Мы умрем, но этих условий не примем, – рассказывал Вукманович. – Я хлопнул дверью и ушел. Тогда американцы опять вступили со мной в переговоры и все-таки дали нам кое-что, видимо, боясь, что их отказ лишит возможности оторвать Югославию от социалистического лагеря».

Но Темпо ругал и меня, а на одном заседании допустил такие резкости, что я тут же вынужден был парировать: «Если ставить задачу обострения отношений с какой-либо страной, то лучшего кандидата, чем товарищ Вукманович, для выполнения этой роли нельзя подобрать». Тито взглянул на меня и засмеялся. Это уже потом мы с Вукмановичем сошлись поближе. Я очень уважал этого человека и считал его настоящим коммунистом. А грубоватость его оправдывалась суровыми условиями, в которых находилась Югославия. Впоследствии он стал терять свое положение. Какую сейчас играет он роль в государстве и в партии, не знаю, но независимо от этого я сохранил к нему хорошее отношение. Темпо выступал как защитник чести и достоинства своей страны и своей партии.