Рысюхин, что ты пил?! - Котус

где вы, господин Рысюхин, боеприпас пополняете? В нашу ружейную лавку не заходите, хоть стреляете и немало. Неужели с собой привезли так много? Не подумайте дурного, я не из любопытства, просто если вдруг прорыв — не останетесь ли с одним барабаном?

— Что вы, господин капитан, какие обиды! Вопрос по существу. Макров у меня, действительно, запас приличный — закупил оптом со скидкой у соседа, который их производит официально. А пули сам делаю, не велика наука, свинец же в прутках куда дешевле выходит. Со временем, возможно, и макры для себя сам готовить научусь.

А буквально через полчаса после моего возвращения в комнату после следующего посещения стрельбища в дверь заколотили. На пороге стояли недовольная Надежда Петровна, целеустремлённый Жабицкий и мнущиеся в смеси смущения и любопытства «понятые». Ротмистр на сей раз подготовился, и начал влёт:

— У меня есть основания полагать, что вы, господин Рысюхин, неоднократно и грубо нарушаете правила противопожарной безопасности, несмотря на полученный при заселении инструктаж — он кивнул в сторону коменданта. — Нам необходимо осмотреть вашу комнату на предмет проверки и обнаружения улик.

— Проходите, пожалуйста. Если всё в рамках правил, то я всегда готов к сотрудничеству. А в чём выражается моё, якобы, нарушение?

— У вас есть оснастка к вашему оружию, в частности — пулелейка?

— Да, конечно!

— Потрудитесь предъявить к осмотру!

— Сейчас, найду только. Ни разу не доставал ещё с приезда, где-то глубоко лежит.

— Ничего, мы подождём!

Я вытащил чемодан и, порывшись в нём, извлёк искомое устройство. Жабицкий потребовал:

— Откройте! — и недоумённо уставился на обнаружившийся внутри слой пыли, но быстро взял себя в руки и выдал следующее требование:

— Какие ещё есть приспособления для плавления и литья металла? Предъявите их немедленно!

— Больше ничего нет.

— Не увиливайте! У нас есть достоверные сведения, что вы занимаетесь изготовлением пуль и картечи к своему револьверу, причём мастерские не посещали ни разу!

Я демонстративно вздохнул, затем взял пруток свинца, отщипнул от него кусок голыми пальцами, прикатал в руках защип. Затем зажал между ладонями и пустил силу, после чего показал заготовку, которая приняла нужный размер и форму. Потом ещё в два приёма сформировал внутреннюю полость и внешнюю поверхность с кольцевыми проточками. Остатки металла прилепил, как глину, обратно к прутку.

— Как-то так. У меня в стихии металла уже ноль семь из трёх целых и двух десятых. Это позволяет хоть и с некоторыми усилиями, но достаточно уверенно работать с таким пластичным и податливым, во всех смыслах, металлом, как свинец. Плюс тренировка в магии. Я ответил на ваши претензии?

— Да, вполне. Извините за беспокойство!

Недовольный Жабицкий развернулся и выскочил за дверь прежде, чем я мог потребовать от него извинений ещё и за беспочвенные обвинения. Я же, закрыв дверь, сел вспоминать, кто мог слышать наш разговор с заведующим стрельбищем, и кто из слышавших «стучит» ротмистру. А ещё — когда, наконец, Жабицкий всё-таки прочитает моё личное дело и перестанет совершать такие откровенные глупости. Ведь не может же он быть таким дураком, каким кажется, если до не самого малого чина дослужился? Конечно, ротмистр ротмистру рознь, в зависимости от рода войск и прочих обстоятельств, но это в любом случае как минимум эквивалент армейского штабс-капитана, как максимум — полковника. А у нас в роду, напомню, только один человек до «штабса» дослужился, и то — получил это чин при выходе в отставку.

Ещё за это время комендант получила посылку от бабушки, где помимо оговорённых двух бутылок с вариантами голубичной настойки лежала бабушкина самодельная вишнёвая настойка, баночка смородинового варенья и письмо, о содержании которого Петровна ничего не сказала. Похоже, я сделал ошибку, познакомив родную бабушку с той, которая вполне может посчитать себя «приёмной». Если они снюхаются, это может быть «ой». От таких перспектив даже дед притих. Я же, пользуясь случаем, рассказал об особенности используемых родом этикеток, что ни в коем случае ничего нельзя вливать в бутылку, даже возвращать только что налитую настойку, иначе бумажка отвалится. Да, на этих бутылках красовались большие надписи «Особая партия» и «Не для продажи», но функционал этикеток был полный.

Управляющий по телефону отчитался мне, что в адреса постоянных покупателей и оптовых торговцев разослали «на пробу» и в качестве гостинца по сто пятьдесят бутылок, ещё по тридцать были в моём личном запасе и по двадцать — в «обменном фонде» у управляющего. Вся партия официально была проведена по документам как изготовленная «для рекламных целей и изучения сбыта», а потому даже акцизами не снабжалась, однако дед был уверен, что часть подаренного будет всё же продана. Также он отчитался о том, что поставил бродить сусло на кукурузном и картофельном солоде и заготовил дубовые бочки, обожжённые и нет, для «правильной» выдержки будущих продуктов перегонки. Дед уверен, что с этим экспериментатором мы «кашу сварим» и вообще нам с ним очень повезло.

Ещё я поймал себя на мысли, что после моего поступления дела рода вроде как стали налаживаться, но при этом моя учёба напрямую никак на них не повлияла, и повлиять не могла. Но если бы я не поехал в Могилёв, то как минимум половины возможностей даже не увидел бы. Мистика какая-то. Сказал бы, что игры богов, но почти уверен, что Рысюха свою лапу если и приложила, то косвенно.

Глава 22

«То густо, по пусто» — так прокомментировал дед третий за неделю вызов в лабораторию для проведения экспертизы при том, что до этого больше двух недель я не был востребован. В лаборатории всё было привычно-душевно. Сотрудники приветствовали, делились соображениями по поводу голубичной настойки и интересовались ходом учёбы, заодно делились историями из своего студенческого прошлого. Гена «Зубы» особенно старался подколоть, выдавая советы насчёт того, каким именно зубом лучше грызть гранит науки, за что и поплатился. Я в ответ выдвинул тезис о важности внимательности в работе, с чем у Гены были определённые проблемы, а потом проиллюстрировал это анекдотом из дедовской коллекции, который готовил вообще-то на своеобразную «дань» Светлане Мефодьевне. Только заменил студентов-медиков и профессора на молодых лаборантов и заведующего[1]. Ладно, ладно — я ещё в первый день знакомства эту историю Пескарскому обещал. И вот, наконец, дождался более-менее подходящего случая.

На вопрос об увеличившемся количестве вызовов наш Премудрый Пескарь усмехнулся и сказал:

— Узнали, распробовали и поверили. Сперва информацию о появившейся возможности развёрнутые химанализы делать, причём быстро, большинство следователей пропустили мимо ушей. А кто и запомнил, не понимали всех возможностей, а то и не верили в нас. Но после