Варшава и женщина - Елена Хаецкая

Он посторонился, и Джауфре Рюдель, а следом за ним и Рено, втиснулись в узкую щель ворот.

Вот что удалось им узнать.

В незапамятные времена, спасаясь от варваров-лангобардов, завладевших тогда Италией, один отшельник по имени Гиральдус Святая Вошь решил построить себе уединенную келью в этой густой, непроходимой чаще. Однако едва он взялся за работу, как явился к нему бес, отвратительно смердящий, с наглым поросячьим рылом и козлиной бородкой.

– Ты кто такой, а? – осведомился он своим скрипучим голосом.

– Изыди, адское порождение, – отвечал отшельник, – ибо я – Гиральдус Святая Вошь, ничтожнейший из людей.

Бес уселся поблизости от отшельника на камень и принялся пускать из ноздрей серный дым. Это он делал, желая насмеяться над отшельником.

– Ты, как я погляжу, большой нахал! – сказал бес. – Много гордости нагрузил ты себе на сердце, ничтожнейший из людей, так что для меня будешь ты весьма легкой добычей.

Вместо ответа Гиральдус продолжал неустанно трудиться и за целый день работы соорудил стену высотой себе до пояса. Однако за ночь бес разворотил все построенное, раскидал камни, перегрыз бревна и вообще напакостил как мог, а в довершение безобразия нагадил прямо посреди стройки.

Проснувшись поутру и увидев все это разорение, Гиральдус разъярился свыше всякой меры и набросился на беса с кулаками, желая того проучить как следует. А бесу только того и надобно. Схватились они беспощадно и принялись тузить друг друга и охаживать – тут и кулаки в ход пошли, и пятки, и дубинки, а под конец натряс Гиральдус себе в кулак вшей, которые в изобилии водились у него в волосах, и запустил ими в злокозненного беса. Вши впились врагу в глаза, в уши, в чувствительное поросячье рыльце, и принялись безжалостно уязвлять и жалить, так что бес завизжал, завертелся на месте и в конце концов пал на колени, крича:

– Ой-ой-ой! Уйми своих кровожадных гадов, Гиральдус, отзови своих слуг! Я согласен пойти с тобой на мировую!

– Отныне ты будешь помогать мне, – сказал Гиральдус, посмеиваясь.

– Согласен! Согласен! – вопил бес.

– Ты немедленно соберешь все камни и брева, что разбросал.

– Сделаю! Сделаю!

– И не станешь более чинить мне ни ущерба, ни беспокойства.

– Никогда! Никогда!

Тут Гиральдус, видя полную покорность беса, свистнул, и все вши осыпались с адского порождения мертвыми. Ибо принять их назад, в свои волосы, после того, как они осквернили себя пребыванием на теле беса, Гиральдус не мог.

А бес, избавленный от напасти, немедленно обнаглел и заявил:

– Я, конечно, всемерно помогу тебе со строительством, но взамен прошу дозволения поселиться рядом с тобою. Будем жить по-соседски, стена в стену, и вместе станем вершить одно общее доброе дело: спасать человеков от греха.

И Гиральдус согласился, зная, что промысел Божий видит далее, нежели человек или бес.

Таким образом вновь основанная обитель была поделена на две части. Одна из них, увитая виноградом, полная роз, имела полуобвалившуюся часовенку и алтарь, владела чудотворными нетленными мощами Гиральдуса Святой Воши, помещенными в особый сосуд, и принадлежала слугам Господа, и ангелам, и всем добрым людям. Вторая же, имеющая вид неприглядный и страшный, отдана во власть злых духов. И всякий, кто желает, осознав тяжесть собственных грехов, претерпеть сильное страдание, может отправиться туда и побывать как бы в аду, и посредством мук и веры избавить свою душу от зла заблаговременно, задолго до смерти. Однако случалось и такое, что кающийся оказывался недостаточно крепок телом и верою, так что умирал злой смертью, пребывая при этом в руках бесов. Однако никто из вернувшихся из адской половины обители никогда не рассказывал о пережитом, так что достоверных сведений о происходящем за стеной не имеется.

Узнав все это, Джауфре Рюдель опустился перед отшельником на колени и попросил у него дозволения провести ночь на адской половине, дабы очистить душу от грехов прежде, нежели окажется он, Джауфре Рюдель, в Святой Земле.

– Скрежет зубовный! – вскричал отшельник с угрозой.

Джауфре попрежнему стоял на коленях и только опустил голову.

– Огнь неугасимый! – крикнул отшельник и встряхнул кулаками.

Джауфре молчал.

– Червь, ненасытно грызущий! – прошипел отшельник.

Рено, не стыдясь, заревел, совсем как ребенок, и схватил Джауфре Рюделя за руку.

– Уйдем отсюда, мессир! Уйдем поскорее!

Отшельник страшно захохотал.

– Звери лютые, неведомые! Плач непрестанный!

Рено прошептал:

– В таком случае я пойду с вами, мессир.

И тоже упал на колени.

Отшельник глядел на господина и слугу бешеными светлыми глазами и дергал мокрым ртом. На растрепанной седой бороде повисла вязкая нитка слюны.

– Хорошо же, – молвил он, – идемте. Я вернусь за вами утром.

И направился к стене, разделяющей обитель пополам.

В каменной кладке стены имелся лаз, кое-как прикрытый ветками. Отшельник отшвырнул их ногой и первым нырнул в лаз, на бесовскую половину. За ним последовал Рюдель, а затем и трясущийся от ужаса Рено.

Бесовская половина обители имела такой же необитаемый и запущенный вид, что и ангельская, только все здесь было зловещее. Часовни тут, разумеется, не было, однако в заткнутом деревянной пробкой сосуде, мутном и трещиноватом, хранилось скорченное тело какого-то иссохшего существа, и Рено мог бы поклясться, что разглядел поросячий пяточок и клок козлиной бородки. Отшельник презрительно плюнул на сосуд, отчего вдруг раздалось громкое шипение, и из-под пробки повалил желтый дым.

Посреди двора находился глубокий сухой колодец, укрепленный бревенчатым срубом. Над колодцем покачивалось красноватое марево, а из глубин несло тухлым мясом. Рено в отчаянии смотрел на своего господина.

Тем временем отшельник, напевая долгую, странную молитву на несуществующем языке, добыл веревку с узлами и принялся проверять, нет ли сгнивших волокон.

Язык, на котором изъяснялся отшельник, показался Джауфре Рюделю настолько странным, что поневоле прервал он занятие святого старца таким вопросом:

– Утоли мое любопытство, отче: что это за наречие, которому ты начал отдавать предпочтение перед всеми другими?

Отшельник гневно затряс головой, роняя вшей.

– Много заботы о суетном! Много! Наречие это, внятное и бесам, и ангелам, невнятно для человеков и не может быть ими постигнуто… Я лишь храню в недостойной своей памяти обрывки молитв и увещеваний, но какие из них обращены к бесам, а какие – к ангелам, неведомо и мне. Зови это наречие «ангелобесом», но не пытайся овладеть им…

(Впоследствии Фазанью обитель в устье Тибра посетил другой бесстрашный рыцарь и поэт, граф Тибо, и, проведя здесь почти месяц, составил начальный словарь «ангелобеса», а в XV веке от Воплощения Бога-Слова этим словарем завладел польский ученый монах Томаш Халтура и до того преуспел в изучении, что сложил на «ангелобесе» десяток стихотворений, восхваляющих Деву Марию, вследствие чего и был повешен как еретик).