📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгИсторическая прозаБезымянные тюльпаны. О великих узниках Карлага - Валерий Могильницкий

Безымянные тюльпаны. О великих узниках Карлага - Валерий Могильницкий

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 46 47 48 49 50 51 52 53 54 ... 81
Перейти на страницу:

— Никак передо мной известный писатель! — крикнула она смущенному Михаилу Ефимовичу. — Сколько лет, сколько зим!

По совету М.Е. Зуева-Ордынца она стала ходить на собрания литературного объединения при редакции областной газеты «Социалистическая Караганда». Здесь познакомилась с поэтом Наумом Коржавиным, сыном Сергея Есенина Александром Есениным-Вольпиным. О встрече с ней рассказал в 1990 году на страницах газеты «Индустриальная Караганда» Михаил Бродский. Вот что он вспомнил:

«Надо сказать, что литобъединение было полнокровным. Собирались на его заседания часто и охотно, занимались с азартом. Спорили, ругались. Критиковали друг друга и, кажется, никогда не ссорились. Но мнения о прочитанных стихах, рассказах были диаметрально противоположные. И… авторитетов не было. Даже Коржавин, который, бесспорно, был на 10 порядков выше всех нас, не всегда мог поставить все точки над „и“. И лишь руководитель литобъединения Николай Алексеевич Пичугин, хлопая по столу своей костлявой старческой рукой, прекращал „базар“.

И вот однажды после очередного бурного обсуждения чьих-то виршей я увидел незнакомку, которая безмолвно и тихо взирала на наш бедлам… Естественно, я знал каждого не только в лицо, но и по имени-отчеству. Правда, не знал, кто есть кто. Такое любопытство не поощрялось только по одной простой причине — распространяться о чем-либо в то время было не принято. А главное — небезопасно: каждый боялся нарваться на сексота-осведомителя. А такие осведомители в те годы были не исключением, а правилом. Поэтому вновь приходящий говорил только фамилию, имя, отчество и только то, что считал для себя необходимым. К тому же в устоявшемся объединении новички появлялись редко».

И далее:

«Появление Эстер Паперной не могло остаться незамеченным, хотя и сидела она в самом дальнем углу кабинета, на краешке стула вдалеке от массивного стола, за которым расположились мы, завсегдатаи. Дело было не то в конце зимы, не то в начале весны. Только я хорошо помню, что на ней было черное, потрепанное демисезонное пальто и такая же черная фетровая шляпка с небольшими твердыми полями. Сидя в своем уголке, она изредка снимала очки с толстыми стеклами и не торопясь протирала их платочком. При этом глаза ее сильно щурились, и сеточка морщин разбегалась по ее лицу…

Постепенно Эстер оттаивала, а может, и смелела. На заседаниях вела себя все активнее. Ее критика была не по-женски резкой и безжалостной, ироничной, а порой даже безапелляционной: „Это барабанные стихи, далекие от поэзии“. Или: „Из вас, голубчик, никогда не получится писатель, зачем вы себя насилуете?“

Свои стихи она читала редко, с опаской и неохотой. Теперь, задним числом, я понимаю, отчего это происходило. Ведь через то, что она прошла, слава Богу, мы не прошли».

Да, конечно же, Михаил Бродский не проходил через стены лагерей. Но в литобъединении было немало зэков и зэчек. И поэтому все они с восторгом восприняли стихи Эстер Паперной, которая языком поэзии выражала правду жизни, а не лживую патетическую чушь о великом Сталине, стройках СССР и так далее. Особенно многим запомнились ее стихи «9 мая 1945 года». Вот эти строки:

Девятое мая — ликующий день,

Как будто природа сама

Навеки согнала природную тень

И солнцем пьяна без ума.

Четыре мучительных года прошли

Как длительный черный кошмар,

Но Родины нашей сгубить не смогли

Ни бомбы, ни кровь, ни пожар.

Сегодня мы счастливы все как один,

Хоть многих прошибла слеза.

И, как ни коряво, от самих глубин,

От сердца хочу я сказать:

Пусть будет здоров наш Советский Союз,

Пусть, хлеба и мира полна,

Забудет страна, как отброшенный груз,

Проклятое слово «война».

Пусть будет здоров наш родной Сэсэсэр

На долгие годы — века,

И пусть наши внуки не знают совсем

Постыдное слово «зэка».

«Постыдное слово „зэка“»… Теперь это слово стало не постыдным, а гордым. С гордостью носила это звание и Эстер Паперная до конца дней своих. После смерти Сталина в 1953 году она уехала во Львов, а затем после полной реабилитации вернулась в родной Ленинград. Она постоянно печаталась в «Литературной газете», в толстых журналах. В редакциях она, словно оправдываясь, говорила о своем минувшем: «Прошла Карлаг, как видите, живой осталась… Такая доля — Долинка моя».

Глава двадцать шестая Ласточки свободы генетика

Высокий красивый еврей с копной черных волос на голове, карими печальными глазами и большими руками — это и есть Владимир Павлович Эфроимсон, заключенный Степлага, крупный ученый-генетик, доктор биологических наук. Он пострадал еще в юности, учась в Московском университете, откуда был изгнан за то, что выступал в открытую против лысенковщины.

Исключенный из университета, Эфроимсон тем не менее не порвал со своей профессией и поступил на работу в государственный рентгеновский институт. И опять «сорвался»! Арестовали его любимого учителя, заведующего кафедрой генетики, профессора С. С. Четверикова и по приговору ОСО выслали из Москвы. Эфроимсон выступил в его защиту, но поплатился за это увольнением из института, хотя его труды по генетике высоко оценил будущий Нобелевский лауреат Герман Меллер.

В том же 1932 году Владимир Павлович был арестован по абсурдному обвинению «за участие в антисоветской организации». Следователь требовал от него дать показания на основателя эволюционной генетики в СССР, биолога Н.К. Кольцова, но Эфроимсон отказался.

Едва успел Владимир Павлович отсидеть положенные ему годы, как началась Великая Отечественная война. Все военные годы он провел на фронте, работая то в санбате, то переводчиком во фронтовой разведке.

Немецкий язык он знал блестяще, чем удивил экзаменаторов еще во время защиты своей кандидатской диссертации в 1941 году.

Победа! Она принесла Владимиру Павловичу ощущение полной свободы, и он опять взялся за генетику, остро критикуя Лысенко за то, что назвал ее буржуазной наукой. Он пишет в ЦК КПСС об огромном вреде «новаций» Лысенко для развития сельского хозяйства, науки в СССР.

В 1947 году, работая доцентом кафедры дарвинизма и генетики Харьковского университета, Эфроимсон защищает блестяще докторскую диссертацию по генетике, однако степень доктора наук ему присвоили спустя только 15 лет, после отбывки лагерного заключения в Степлаге на медных рудниках Джезказгана.

Да, да, — в 1949 году его вторично арестовали за антисоветскую деятельность и отправили в казахстанскую степь. Как пишет его друг, доктор биологических наук М.Д. Голубовский, там Владимир Павлович сполна познал, что такое физический труд в шахтах. И замечает в предисловии в книге В.П. Эфроимсона «Генетика этики и эстетики»:

«После отсидки в казахстанских концлагерях (в основном, работа кайлом) Эфроимсон долго еще похвалялся бицепсами на руках».

1 ... 46 47 48 49 50 51 52 53 54 ... 81
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?