Месть еврея - Вера Крыжановская

Уверенность, с какой Леви говорил, казалось, поко­лебала Николая, он взял записку и запер ворота.

Ничего не подозревая, счастливые Руфь и Рауль без­мятежно сидели в будуаре, говорили о любви. Склоняясь на плечо возлюбленного, она глядела на него страстны­ми глазами, жадно ловя каждое его слово! Рауль был нежен и мил, так как увлечение его хотя и значительно успокаивающееся, все же еще не угасло.

Стук в дверь заставил их вздрогнуть, и из-за скла­док портьеры показалось бледное, встревоженное лицо Николая.

— Виноват, ваша светлость! Но случилось что-то не­понятное. Какой-то неизвестный привез вам письмо, крайне важное, по его словам.

Весь вспыхнув, Рауль схватил письмо.

— Кто может знать, что я здесь? — воскликнул он, с досадой разрывая конверт.

На мгновение смертельная бледность покрыла его лицо, и глаза широко раскрылись, когда он прочел:

«Князь! Я считал вас более последовательным в ва­шей антипатии ко всему еврейскому, столь же щепе­тильным в выборе ваших любовниц, как в выборе про­тивников. Теперь я убедился, что в поединке вы пре­небрегаете евреем, но не гнушаетесь быть любовником его жены и прикрывать его именем вашего будущего незаконного ребенка. Надеюсь, вы признаете справед­ливым, если я воспротивлюсь такому дележу, и ваше сегодняшнее свидание буду считать последним.

Самуил Мейер».

— Боже мой! Рауль! Что ты узнал? — воскликнула Руфь, следившая с возрастающей тревогой за переменой в лице князя.

К величайшему ее удивлению, князь вскочил с бе­шенством, на лице его появилось отвращение.

— Признайся! Жена ты еврея Самуила Мейера или нет? — проговорил он глухим от волнения голосом.

— Да! Но кто это тебе сказал? Рауль! Рауль! Ты пугаешь меня,— воскликнула Руфь, стараясь схватить его руку. Он резко оттолкнул ее.

— Обманщица, ты уверяла меня, что ты итальянка. Пойми же, негодная, я задыхаюсь при мысли, что за­марал себя прикосновением к омерзительной расе, ко­торую от всей души ненавижу. Какое дьявольское сте­чение обстоятельств заставило меня полюбить еврейку, жену проклятого похитителя моего счастья!

Ни жива, ни мертва слушала Руфь этот взрыв бе­шенства, сменивший их прежние отношения с князем.

— Рауль! Рауль! — молила она, падая на колени и протягивая к нему руки.— Не осуждай меня за безум­ную любовь, которую ты мне внушил. Сама судьба свела нас. Тогда в маскараде я искала своего мужа! Увидев, что ошиблась, умоляла тебя отпустить меня. Постоян­ное презрение и пренебрежение Самуила заставило меня привязаться к тебе. Из страха потерять твою любовь, я не решилась открыть тебе правду. Но разве я винова­та, что родилась еврейкой и разве это такое преступле­ние, чтобы выгонять меня? — Судорожные рыдания за­глушили ее голос. Как бы отрезвясь, Рауль провел ру­кой по влажному лбу. Охваченный чувством стыда и со­жаления, он поспешно подошел к Руфи и поднял ее.

— Ты права, несчастная! Я виновен столько же, сколько и ты, но поставив тебя на моем пути, бог страш­но наказал меня за мою слепую ненависть к вашему племени и за мою распущенность. Мы больше не уви­димся, но помни, если мщение твоего мужа заставит тебя нуждаться в материальной помощи, ты найдешь во мне друга, который обеспечит твою судьбу и будуще­го ребенка. Прощай.

Он пожал ей руку и ушел. Руфь упала в кресло; но через некоторое время она встала, с лихорадочной по­спешностью схватила шляпу и, шатаясь, вышла.

Князь, мрачный, бросился в карету, но выехав за ворота, увидел Самуила, который ходил взад и вперед возле своего экипажа, стоявшего на шоссе. Рауль дер­нул шнурок кучера, вышел из кареты и, бледный, сдви­нув брови, направился к Самуилу, который, увидев его, остановился.

Губы Рауля нервно дрожали, и он не мог говорить. Наконец, собравшись с силами, он глухим, но внятным голосом сказал:

— Господин Мейер, я к вашим услугам. Предостав­ляю вам выбор оружия, я буду ждать ваших секундантов.

С презрением и ненавистью взглянул Самуил на свое­го соперника.

— Князь,— насмешливо ответил он,— ваш тепереш­ний вид и те усилия, которых стоит вам этот вызов, до­казывают мне, что я уже отомщен, а ваша любовь к еврейке служит мне удовлетворением, и я сам теперь не желаю драться с вами. И не хочу,— присовокупил он, наклоняясь к князю,— втягивать вас в публичный скан­дал, так как он отозвался бы главным образом на вашей невинной молодой жене, которой вы так мало достойны.

Он повернулся спиной к Раулю и, приказав экипажу, ехать за собой, подошел к Руфи, появившейся в воротах знаком заставил ее войти в карету и сам сел возле нее.

Ни одним словом не обменялись они в продолжение всего пути. Вид и взгляд Самуила леденили кровь. Ма­шинально, как пьяная, она шла в свои комнаты, и толь­ко когда Самуил ушел, заперев за собой дверь будуара, она тяжело опустилась в кресло и закрыла лицо руками. Действительность предстала перед ней во всей своей ужасной наготе. Упоительные мечты, которым она в течение четырех месяцев предавалась в объятиях Рау­ля, исчезли. Что решит ее неумолимый судья? Запятнав его честь, она вдвойне оскорбила его, отдавшись его со­пернику, которого он ненавидел. Руфь поняла, что Са­муил никогда не потерпит в своем доме ребенка князя и не покроет его своим именем. Что будет с ней, если он отошлет ее со скандалом? Как примут родные обес­чещенную женщину, которая, отдавшись христианину, переступила закон еврейского народа. С мучительной тревогой думала она о своем отце, жестоком фанатике, заклятом враге гоев. Ужас и отчаяние сжимали ее серд­це. Ах, как проклинала она в эту минуту свою пагуб­ную ревность, подбившую ее искать доказательств не­верности мужа, как кляла несчастную записку, найденную ею, эту насмешку судьбы, увлекшую ее с пути истинного.

Чувство недомогания и жажда, мучившие ее, отвлекли ее от печальных размышлений. Усталым взглядом по­смотрела она вокруг и вздрогнула. Было почти темно, значит много часов провела она здесь, а Самуил не возвращался.

Руфь встала, прошла в спальню — никто не ответил на ее зов. Толкнула дверь в уборную, но она оказалась закрытой на замок. Все вокруг было безмолвно и пусто. Руфь не решалась позвонить, но ей было страшно в тем­ноте и одиночестве, она задыхалась и, поспешно подойдя к дверям балкона, выходящего в сад, распахнула обе половинки. Чистый воздух, наполненный ароматами си­рени, ворвался в комнату, принеся ей некоторое облегче­ние. Тогда она взяла спички, залегла лампу и свечи, за­тем вынула из шкафа графин с вином, налила из него рюмку и с жадностью выпила.

Это подкрепило ее, и на минуту она успокоилась, но вскоре тревога снова овладела ею. Что значит это заклю­чение? О, если бы, по крайней мере, ее ребенок был с ней, тогда она перенесла бы все. Этот живой портрет человека, которого она боготворила, дал бы ей силы и мужество.

Падение чего-то, брошенного в открытую дверь бал­кона и упавшего к ногам молодой женщины, заставило ее вздрогнуть. Она нагнулась и подняла камешек, к которому была привязана записка. С удивлением развер­нула она ее и прочла следующее: