Лампа для джинна - Анастасия Евлахова

Нет, голова была не человеческой – это уж точно. Голова принадлежала собаке. Из-под тяжелых складок смотрели красные веки, стеклянные глаза закатились, шкура так и блестела. В какую-то секунду Вовка уже готова была рассмеяться – да это же ненастоящая голова, искусственная, ну максимум чучело! Но потом она увидела кровавые пятна, размазанные по оранжевому днищу контейнера, и смеяться ей расхотелось.

В толстых складках кожи утонул ошейник. Блеснула именная монетка, и Вовка, как завороженная, потянулась внутрь, чтобы ее перевернуть.

Собака когда-то была мастифом, эти морщины Вовка бы ни с чем не спутала.

А на монетке, сверкнув фонарным светом с трассы, высветилось имя: «Журик».

Вот теперь Вовка отпрянула. Ударилась обо что-то позвоночником, потеряла равновесие на очередном лихом повороте и рухнула на пол. В висках засверкало. Контейнер, клацнув крышкой, отъехал в глубину салона, а спереди забурчал водитель:

– Держитесь там, ладно?

Вовка бы предпочла услышать недружелюбное бормотание: забота сморчку не шла и с содержимым оранжевого контейнера не вязалась.

Илья подвинулся, освобождая ближайшее место Вовке, и протянул ей руку. Сжал пальцы, притянул к себе.

– Ну вот зачем полезла, – тихонько сказал он.

Но ужас вместе с настырной головной болью как схлынул, так больше и не возвращался. Вовка только удивленно пялилась в темноту.

– Это Журик, – пробормотала она.

– Кто? Жмурик? – испуганно заулыбался Федя.

– Пес Зинаиды Зиновьевны.

– Это кто такая? – не поняла Лёля.

– У нас в доме живет. На первом этаже, – прошептала Вовка.

– С чего решила?

– Ошейник именной.

– Ты еще и прочитала? – изумилась Лёля. – Ну ты даешь.

– Там написано: Журик.

– И что? Мало ли по улицам таких Жмуриков бегает?

– Это он, точно, – бормотала Вовка.

Только что же здесь делать Журику, в сотнях километров от родного города? Да еще и вот так, частями? И зачем голова собаки водителю этого фургона, который мирно везет племяшке курицу Катьку?

Вовка таращила глаза на его затылок и не могла выбросить из головы одну странную мысль: что, если этот человек и есть Джинн?

Заерзала между ящиками Лёля, вытащила свой мобильник и прищурилась.

– Какой-то неизвестный номер эсэмэску прислал.

Вовка вздрогнула.

– Что пишет?

– «Не я». И все. Наверное, ошиблись.

Но Вовка только тихонько фыркнула. Вот и до Лёли Джинн добрался, а она все так же в него не верит. Ну и пусть. К чему сейчас все эти разъяснения? После собаки-то…

Вовка и сама не поняла, испугаться ей или обрадоваться. Джинн чуть ли не мысли ее читал – и от этого становилось жутко. Но была и хорошая новость: если Джинну нужно будет что-то подсказать, он сможет написать кому угодно. Лёле, Феде, Илье – неважно.

– Подъезжаем, – крикнул, не убавляя радио, сморчок. – Я вас в начале проспекта выкину.

Фургон затрясся, громыхая на колдобинах, радио зашуршало помехами. Ребята держались друг за друга и последние минуты дороги провели в молчании. У длинного многоквартирного дома сморчок тормознул, распахнул свою дверь, от души сплюнул на асфальт, захлопнул ее и объявил:

– Конечная.

Сдвинули дверь, повыскакивали на тротуар, быстро задышали – от свежего воздуха голова у Вовки так и закружилась. Вдоль крыши длинного дома, словно вырезанные прямо в темно-желтом ночном небе, аляповатым курсивом чернели буквы: «Универмаг». Под ногами на асфальте валялись притоптанные лепестки жасмина. Облетевший куст ощерился в фонарном полумраке острыми ветвями.

Взревев, фургон отъехал и, набирая обороты, скрылся за углом. Вперед тянулся черноватый провал проспекта – словно долина, зажатая скалами-пятиэтажками. Половина фонарей перегорела, и потому казалось, что проспект укрыли пятнистой шкурой.

– Ну что? – с напускной веселостью спросил Илья. – Доехали?

Стояла плотная, почти осязаемая ночная тишина. Илья вытащил телефон, и Вовка глянула на экран: часы показывали третий час. Он открыл карту, и Вовка вместе с ним рассмотрела город. Краснокумск оказался, в сущности, совсем крошечным городишкой, план которого напоминал дерево. Проспект походил на ствол, а улочки, отходившие от него по обе стороны в хаотичном порядке, напоминали ветви. Улицу Светлую она нашла сразу: четыре квартала вперед и направо.

– Нам туда, – Вовка махнула рукой вперед.

– Ну, веди. – Федя засунул руки в карманы. – Ключи-то не забыла?

Вовка спохватилась, скинула рюкзак и принялась рыться в его недрах. Как назло, под руку попадалось что угодно, но не ключи: свернутые в клубочек носки, расческа, провод от Светиного зарядника…

Вовка охнула и отдернула руку. К зарядному устройству было не прикоснуться: оно как будто перегрелось в розетке, только было теперь раза в три горячее. Вовка аккуратно вытащила его за провод, который раскалился чуть не докрасна, и уставилась на оплавленную коробочку.

– Во красота, – удивилась Лёля, заглядывая к Вовке. – Это ты что с ним такое делала?

– Потрогай, – только и сказала Вовка.

Лёля без интереса наклонилась, потянула руку и тут же ее отдернула.

– Горячо!

– Кстати, ты сдачу из автомата на заправке не забрала, – к ним шагнул Федя. – Щас, погоди. Во.

Он выудил из своего кармана монетки, но охнул и рассыпал их по тротуару.

– Что за…

Он принялся посасывать большой палец, а Вовка опустилась на колени и прикоснулась к одной из монеток. Раскалилась и она.

– Это мой жетон, – сказала она. – Смотри. Помнишь, в поезде я его бросила в окно?

Федя опустился рядом и уставился на жетон. На желтоватом кругляшке красовался выцарапанный Вовкой треугольник.

– Чего? – протянул он. – Я же из автомата сдачу вынул. Откуда… И какого черта он горячий такой?

Вовка уставилась в даль проспекта, и рекламный щит у запертой цветочной палатки подмигнул ей неисправной подсветкой. На поверхности, заляпанной клеем и обрывками старых реклам, кто-то вывел темной краской: «Бойся зеленых фонарей. Но пуще бойся, когда они погаснут».

А ведь точно такие же фразы прислал ей во ВКонтакте Димыч Поплавский. А еще – Вовка вспомнила это яснее ясного – о фонарях шептались и цветные голоса. Только что же они такое сказали? Что они… уже погасли?

Вовка заозиралась, но ни одного зеленого фонаря в округе не увидела.

Да что же это такое значит? Что это за предупреждения? Что такого в этих зеленых фонарях, которых зачем-то нужно бояться?