Реаниматор культового кино - Дмитрий Мишенин

Дмитрий Мишенин: Секс и заграница – две главные табуированные темы времен твоей молодости?

Слава Цукерман: В конце 50-х ни у кого не было своих комнат и тем более своих квартир. Поэтому сексом приходилось заниматься либо на лестничной клетке, либо на лавочке в парке. В моем поколении студенческая среда делилась на наивных людей, у которых секса не было, и на тех, кто ходил на так называемые хаты и устраивал там бардаки (ака оргии). Там собиралась сексуально продвинутая молодежь, о которой ходили легенды. Сколько мальчиков с одной девочкой, и что она им всем делала. Наличие такой хаты, где можно было устроить подобный бардак, – являлось признаком большого богатства. Это были дома детей процветающих родителей, которые куда-то сваливали на время.

Д.М.: С сексом мы разобрались, а заграница в твоей молодежной среде обсуждалась?

С.Ц.: В этот период эмиграция была практически невозможной. А те уникальные случаи побегов, которые были, – становились мифами. Один моряк переплыл море и попал в Турцию. Был знаменитый самолетный процесс, где все сели за попытку угнать самолет. Об этих единичных случаях мы узнавали из иностранных радиостанций, что только доказывало нам невозможность уехать из России.

Д.М.: То есть в твою молодость, в отличие от секса, эмиграция не была даже предметом для разговора у молодых людей?

С.Ц.: Даже темы такой не было! Впервые убегавшие как явление появились позже – в 60-е. И я тогда относился еще к молодежи, но уже был не студентом, а кинематографистом. Я прекрасно помню, как в городе Запорожье встретились две съемочные группы с «Центрнаучфильма» и «Леннаучфильма». Операторы и режиссеры собрались в гостиничном номере выпить и закусить. Это был скандальный день, когда писатель Анатолий Кузнецов убежал из творческой командировки в Англии, провезя с собой на микропленке роман «Бабий Яр», где были выделены фрагменты, изъятые советской цензурой. Зарубежные радиостанции говорили об этом без остановки, а мы, несмотря на то, что наш номер прослушивался, подняли тост за его удачу. Мы повели себя тогда смело и нагло. Это было опасно!

Д.М.: А из-за чего возникали эти настроения покинуть страну в ваше время?

С.Ц.: Для многих сильным переломным моментом была оккупация Советской армией в 1968-ом году Чехословакии. У многих это вышибло последнюю надежду на то, что коммунизм может быть с человеческим лицом. Это поставило людей перед пугающей мыслью, что больше здесь ничего хорошего произойти не может. И под «здесь» подразумевалась не отдельно взятая страна, а весь соцлагерь. Именно тогда началась первая волна эмиграции в Израиль. Тогда же в высших эшелонах новой власти созрела идея, что инакомыслящих вместо того, чтобы отправлять в лагеря, можно выгонять из страны.

Д.М.: Ну это уже гуманный современный тоталитаризм, который борется с оппозицией, думая об общем комфорте.

С.Ц.: Типа того. У меня было очень много поводов для отъезда. Это была комбинация из множества пунктов. Но на один элемент я обращаю особое внимание – потому что никто про него не говорит – остаться за границей было самым страшным преступлением в СССР. Советская пропаганда говорила, что любой, кто остается на Западе, автоматически обрекает себя на голодную смерть, и единственный способ хоть как-то прокормиться – это оклеветать свою Родину. Под клеветой на Россию подразумевалось любое выступление по радио с правдивым рассказом о своей жизни в СССР. На эту тему тогда в России снимался фильм, который назывался «Вид на жительство», о человеке, который сбежал в Париж. И молодые режиссеры снимали этот фильм в Риге, потому что их не пустили снимать в Париж, боясь, что они там останутся. Этот парадокс мне показался настолько унизительным, что это была последняя капля в моем решении покинуть страну.

Д.М.: Тобой больше двигали идеологические причины или экономические?

С.Ц.: Экономических причин в то время вообще не существовало. Это появилось в следующую волну эмиграции – в 90-е годы. В мое время экономической эмиграции не существовало. Конечно, были наивные люди которые думали, что работая режиссером можно заработать больше, чем на Родине. Такого одного я знал, не будем называть его имени. Но он быстро понял, что это не так, увидев, что самый известный тогда в Европе актер и продюсер Максимилиан Шелл ездит на «Фольксвагене», и сменил профессию. В СССР интеллектуальная элитарность совпадала с экономической, но во всем мире было по-другому, как и в сегодняшней России.

Д.М.: То есть твое решение было целиком идеологическим?

С.Ц.: Я был верным коммунистом в своей ранней юности. Я верил в коммунизм и прогресс, Дима! Но в один прекрасный день я проснулся. Я понял, что никакого социального прогресса не происходит, а это значит, что идея коммунизма неверна. И как только я это осознал, я понял, что больше в этой стране жить не хочу.

Д.М.: Израиль был единственным официальным каналом, чтобы покинуть Россию, если не считать захват самолета? Ты сразу мечтал попасть в Америку?

С.Ц.: Многие люди из моего круга рвались в Америку… Но я поехал в Израиль. Если бы не было Израиля, я бы выбрал любую европейскую страну. Потому что я был жертвой советской пропаганды, которая уверяла нас, что Америка страна чистогана, что искусство в США делать нельзя и все голливудские фильмы – продажные. И если я хочу делать кино, то нужно жить в Европе. Только прожив три года в Израиле, где я смотрел американское кино, и съездив в Америку, я в очередной раз понял, что все на самом деле совсем не так. Именно тогда началась европеизация Америки, которая происходит до сих пор. Недавний Оскар показал отсутствие старого голливудского шика и приверженность Америки европейскому духу.