Королевский лес. Роман об Англии - Эдвард Резерфорд

На третий день, ближе к завершению процесса, Люк обратил внимание на дегтеобразные отходы, выделяющиеся из отверстий в основании. На исходе этого дня Пакл объявил:

– Готово. Теперь осталось дождаться, пока не остынет.

– И как долго?

– Пару дней.

Этот конус позволит им много раз нагрузить углем их маленькую тележку.

Люк был счастлив перейти в углежоги. Эти люди, как правило, жили в Нью-Форесте особняком; их редко видели, едва ли замечали. То была идеальная роль для него, особенно в окрестностях Берли, где действовал Пакл. Они находились далеко от аббатства, и лесные чиновники этого бейливика не знали его. Работа была необременительна. Пока горел огонь, он мог, когда ему было угодно, бродить по лесу или наблюдать за Мэри.

Укрывая его, Пакл получал явное удовольствие. Лесной житель всегда сам себе закон. У него была большая семья: собственные дети, отпрыски покойного брата и многих других семейств, происхождением которых никто не интересовался. Поэтому, когда лесничий однажды спросил, что это у него за помощник, Пакл небрежно ответил: «Племянник», и тот лишь кивнул и больше об этом не думал.

Люк полагал, что может остаться в Нью-Форесте с Паклом как минимум на несколько месяцев. О нем знало только семейство Пакла, но оно помалкивало.

– Чем меньше людей будет знать, тем лучше, – заметил Пакл. – Так ты будешь в безопасности.

Но даже при этом Люк не совладал с легким трепетом тревоги, когда в тот майский день Пакл, подняв вдруг глаза, обронил:

– Здрасте. Смотри, кто идет. – И тихо добавил: – Делай, как я говорил.

Брат Адам медленно ехал на пони. Монах пребывал в изрядной апатии и полагал, что знает почему. Он даже пробормотал слово «Acedia». Это состояние было известно каждому монаху. «Acedia» – латинское слово, не имевшее точного аналога в английском языке. Впадение в скуку, уныние, вялость; впечатление, будто все чувства умерли; ощущение небытия; оцепенение, словно он слышит колокольный звон, но не реагирует на него. Все это, как сонливость, накатывало в отдельные дни или в определенные времена года: в середине зимы, когда ничего не происходило, или поздним летом, когда завершалась жатва. Конечно, с этим приходилось бороться. Виновен был дьявол, стремившийся подорвать дух и ослабить веру. Лучше всего помогал тяжелый труд.

Именно этим он и занимался. Последние несколько дней он провел в долине Эйвона. После сенокоса с тамошних лугов везли через Нью-Форест огромные подводы с сеном. Разместившись в Рингвуде, брат Адам ездил вверх и вниз по реке, инспектируя каждый луг. Он даже лично проверял крестьянские косы. Надзирать за работой направили троих послушников, за ними же надзирал он сам. Даже Гроклтон не смог бы сказать, что он пренебрегает своими обязанностями.

Изредка ему приходилось признать, что он рад находиться вне аббатства. Дни после инцидента на реке были напряженными. Долгом каждого монаха было отбросить злые мысли и намерения, быть доброжелательным ко всем своим братьям, и Гроклтон, нравился он ему или нет, наверное, искренне старался вести себя именно так. Но в тот самый период присутствие Адама невольно раздражало его, и Адам был рад уйти.

Однако теперь он должен был вернуться, а ему не хотелось. Достигнув Берли, он уже пришел в подавленное состояние. Едва сознавая, что делает, он позволил пони идти неверным путем и теперь, испытывая слабое чувство вины, продирался через лес к нужной тропе, когда увидел углежогов за работой.

Год назад он, вероятно, проехал бы мимо, ограничившись приветственным взмахом руки, но сейчас ему показалось естественным задержаться и побеседовать. Даже если это было еще одним поводом немного отсрочить возвращение.

Лесной житель стоял у костерка, второй парень переместился чуть дальше, к другой стороне курившегося угольного конуса. Брат Адам подумал, что уже видел Пакла раньше – в прошлом году, когда тот доставил колья для виноградных лоз. Второй, помоложе, тоже казался смутно знакомым, но этому не стоило удивляться, ибо здесь все были родственниками. Взглянув сверху вниз на Пакла, он дружелюбно спросил, не догорает ли огонь.

– Еще нет, – ответил Пакл.

Адам задал еще несколько очевидных вопросов: откуда Пакл прибыл? и кому продаст уголь? Легкой темой для беседы с любым из лесного народа, даже лучшей, чем о погоде, было передвижение оленей.

– По-моему, я видел у Стэг-Брейка благородного оленя, – заметил он.

– Нет, сейчас они, скорее всего, ближе к Хинчелси.

Адам кивнул. Затем его взгляд упал на второго парня, затаившегося за угольным конусом.

– У тебя только один помощник? – спросил он.

– Сегодня только один, – ответил Пакл, затем вполне небрежно позвал: – Питер! Иди сюда, мальчик.

И брат Адам с любопытством всмотрелся в направившегося к нему юношу.

Тот плелся как будто застенчиво. Голова понурена, взор потуплен. Челюсть вяло отвисла. Довольно жалкий тип, подумал монах. Но, не желая быть недобрым, спросил:

– Питер, а бывал ли ты когда-нибудь в Бьюли?

Юноша вроде как вздрогнул, но затем промямлил нечто невразумительное.

– Это мой племянник, – пояснил Пакл. – Он мало что говорит.

Брат Адам смотрел на кудлатую голову.

– Мы используем ваш уголь для обогрева церкви, – ободряюще сообщил он, но больше ничего не приходило в голову.

– Все хорошо, парень, – спокойно сказал Пакл и взмахом руки отослал юношу прочь. – Вообще-то, – поделился он с монахом, когда племянник скрылся, – у него голова чуток не в порядке.

Словно являя живое доказательство этого факта, парень, дошедший до огромного дымящегося конуса, остановился, полуобернулся, указал на конус и тоном полного имбецила изрек одно-единственное слово:

– Огонь.

Затем он сел.

Адаму следовало продолжить путь, но он почему-то остался на месте. Какое-то время он просидел с углежогом и его племянником, разделяя мирное спокойствие обстановки. Что за странное зрелище этот огромный торфяной конус! Кто знает, какой могучий жар, сколь свирепый огонь сокрыты в этом громадном зеленом кургане? Да еще этот дым, бесшумно струящийся из боковых щелей, как из Тартара или самих адских глубин. Его вдруг посетила забавная мысль: что, если Пакл здесь, в глубине Нью-Фореста, действительно охраняет вход в преисподнюю? Эта мысль заставила его заново присмотреться к углежогу.

Поначалу брат Адам и не заметил, сколь любопытной фигурой был Пакл. Возможно, помешала тень или красноватое свечение углей в костре, но его скрюченный силуэт вдруг уподобил Пакла гному; обветренное, словно вырубленное из дуба лицо приобрело таинственный блеск. Был ли он дьявольским? Брат Адам выбранил себя за глупость. Пакл – простой безобидный крестьянин. И все-таки в нем присутствовало нечто непостижимое. Глубинный, потаенный, сильный жар – то, чем, похоже, не обладал он сам. Наконец брат Адам, кивнув, чуть пришпорил пони и поехал прочь.