Гончие псы Гавриила - Мэри Стюарт

– Ванная там.

Это была следующая дверь в сад принца. Я побежала в лабиринт комнат, как заяц в нору. Здесь все было грандиознее, чем в серале. Стены из алебастра. Свет во всех комнатах проходил в застекленные окна на потолке, падал медовыми, нефритовыми и лазурными бликами на розоватый пол. Приглушенный солнечный свет блуждал между персиковыми колоннами, как в раковине, а шепот воды в мраморных бассейнах отдавался эхом, как море в пещере.

Прохладное прикосновение воды, свет, ослепляющий блеск маленького сада немедленно уничтожили все остатки клаустрофобии, порожденной кошмарным местом моего заточения. Я прошла через несколько комнат к центру прохладного каменного лабиринта. Здесь вода плескалась и сверкала в почерневшей, когда-то серебряной раковине, каменный фавн наклонился над ней с чашей из тонкого, как фарфор, алебастра. Я отобрала ее у него, наполнила водой и попила, сняла все, кроме трусов и лифчика, и яростно обмылась холодной водой. Вытиралась я комбинацией. Медовый и аметистовый солнечный свет впитывался в кожу, как масло, разглаживал ее, убирал всю напряженность. Я встряхнули и надела платье, привела в порядок лицо и волосы и, в последнюю очередь, вытерла ноги и надела босоножки. Промокшую комбинацию я бросила в угол, выпила еще глоток воды, помыла для фавна чашку и отправилась к Летману.

Он сидел на краю сухого фонтана. Я видела этот сад только один раз, причем ночью, а сейчас получила только мимолетное впечатление лабиринта желтых роз и мальвы над сломанными колонами. Летман встал на ноги и начал говорить, но я его грубо перебила:

– Не стоит думать, что удастся опять засунуть меня в ту гнусную маленькую комнату. Если этот доктор Графтон желает меня видеть, то может это сделать и здесь. Более того, имеет возможность появиться сейчас, при дневном свете. Больше нет необходимости притворяться, что ему нравится не спать полночи, так что разрешается снять тюрбан и ночнушку. – Я промаршировала мимо него в спальню бабушки Ха и бросила через плечо: – И если хотите, чтобы я что-нибудь съела, можете велеть девушке принести это сюда.

Он заколебался, и мне показалось, что собирается настаивать, но он просто сказал:

– Но поймите, что эта часть дворца все равно заперта. Если попытаетесь сбежать, то все равно недалеко, а даже если спрячетесь, собаки вас найдут.

Я засмеялась:

– И разорвут меня на части? Ой как страшно.

Я отправилась к красному лаковому креслу и уселась на него в самой великолепной и роскошной манере, которую смогла придумать. Летман, которому я явно очень не нравилась, взошел на помост и потянул за кисть звонка.

Знакомый звон полетел сквозь тишину, рикошетом отлетая от стен, скоро раздался знакомый лай гончих. Этот шум успокаивал, «гончие Гавриила» на моей стороне, собаки бабушки Ха, знающие мой голос и шаги кузена. И молнией мелькнула мысль – им явно не нравится «доктор», так же, как и Самсону, поэтому их и держат запертыми и выпускают только ночью, чтобы удерживать любопытную мисс Мэнсел в разумных границах.

Прежде, чем замерло эхо звонка, занавес отлетел в сторону, появился Генри Графтон, как джинн из бутылки, и яростно произнес:

– Какая чертовщина случилась с этой девушкой? Дверь нараспашку, а если она доберется до главных ворот, этот идиот, вероятно, уже забыл все распоряжения и торжественно ее выпустит.

– Все в порядке, – сказал Летман, – она здесь.

Доктор Графтон резко остановился, будто налетел на канат, и развернулся в сторону моего кресла с высокой спинкой. Какой-то жуткий момент мне казалось, что он сейчас налетит и схватит меня, но он с заметным усилием взял себя в руки и вместо этого уставился оценивающим взглядом, который мне ни капли не понравился.

– Что происходит? – спросил он у Летмана, не сводя с меня глаз.

– Она попросилась в ванную.

– Хм.

Элементарное естественное желание привело Графтона в такую же растерянность, как и Летмана. Он растерянно стоял на краю помоста, а я сидела, выпрямив спину, пыталась выглядеть на несколько градусов холоднее кубика льда и готовилась биться за каждый шаг, когда меня потащат обратно в темницу.

– Звонили? – спросила Халида со стороны сада. То есть это я думаю, что она так сказала, говорила она на арабском. На руке кольцо бабушки Ха.

Она смотрела на Графтона, но ответила я, и по-английски:

– Да, звонили. В общем-то не вам, но раз уж появились, прекрасно, можете принести сюда для меня поднос. Не хочу супа, спасибо, но съем хлеб и сыр, и не буду возражать против чашки кофе, пока я с ним беседую.

Она что-то рявкнула в мою сторону безо всякого притворства и, как бешеная, повернулась к мужчинам.

– Вы не собираетесь оставлять ее здесь? Почему опять не засовываете ее в комнату и не запираете? Почему разрешаете ей здесь так сидеть и командовать? Кто, она думает, она такая? Она никто, говорю, никто, в очень скоро это поймет! Когда мы до нее доберемся…

– Послушай. Халида… – забормотал Летман, но она не обратила на него внимания, проигнорировала его, обращалась теперь исключительно к Графтону.

– Вы тоже ее боитесь? Почему? Не осмеливаетесь оставлять ее здесь? Так дайте ей еще наркотика и отвезите в другое место. Или можно ее связать. Я это сама могу сделать!

– Держите себя в рамках, – сказала я утомленно. – Забудьте про поднос, я могу обойтись, только перестаньте визжать, а то я чувствую себя как на сцене оперного театра. И кофе я все-таки хочу. Но подогрейте его, пожалуйста, прежде чем принести. Не люблю теплый кофе.

Посмотрела, как горящим маслом облила, и я с удовольствием чувствовала, что заслуженно. Она бросилась к Графтону, нечленораздельно кипя, как чайник, но он быстро ее успокоил.

– Заткнись и делай, что сказали. Джон, ради бога, вбей в нее хоть немного соображения ненадолго. – Он добавил что-то по-арабски, обращаясь к Халиде уже не так резко, она что-то отвечала и, наконец, утихла. Через какое-то время она удалилась, скуля.

Летман вздохнул, наполовину с облегчением, наполовину от истощения.

– Извините за сцену. Она уже несколько дней шипит, как змея, успокоится, когда время придет. – Он потер лицо, поморгал, потер опять. – Отвести девушку Мэнсел обратно?

– Не сейчас. Можете идти. Поговорю с ней здесь. А потом… – Он перешел на арабский, Летман кивнул и ответил молча совершенно жутким жестом, провел ребром ладони по горлу. Графтон засмеялся. – Если сможете. Хорошо, идите.

Летман вышел. Я попыталась удержать инициативу, пусть в самой жалкой форме, поэтому немедленно заговорила. Голос звучал хрипло, нервно дрожал и был очень язвительным.

– Ну что же, приступайте, доктор Графтон. Вам многое придется объяснять, не так ли?

So bury me by some sweet Garden-side.

E.Fitzgerald: The Rubaiyat of Omar Khayyam