Поход в Европу. Когда Америка была с Россией - Дуайт Дэйвид Эйзенхауэр

К туннелю, где было запрятано золото, наше внимание привлекла прежде всего недавно построенная кирпичная стена, в центре которой имелась стальная дверь, как у сейфа самой современной конструкции. Она была настолько капитальной, что для ее разрушения потребовались бы мощные подрывные заряды. Однако один американский солдат, обследовавший кирпичную стену, окружавшую дверь, нашел, что эта стена вовсе не так прочна, как выглядит. Свое заключение он проверил шашкой тринитротолуола. В результате взрыва в стене образовалась огромная дыра, через которую взгляду представился склад драгоценностей. Мы не могли понять, почему немцы не попытались спрятать сокровища в потайном месте в лабиринте туннелей, а решили оградить их стеной, которую легко разрушить даже ломом. В таких условиях мы не видели никакого смысла в установке сложной стальной двери. Однако один американский солдат, сопровождавший нас, заметил: «Похоже, что немцы закрывают на замок двери в конюшню, а стен-то в ней фактически нет».

В тот же день я впервые увидел лагерь смерти, находившийся неподалеку от города Гота. Я никогда не был в состоянии описать свое эмоциональное напряжение в момент, когда я лицом к лицу встретился с неоспоримыми доказательствами жестокости нацистов и полного пренебрежения нормами человеческой морали. До сего момента я знал об этом только в общих чертах и из второстепенных источников. Но я уверен, что никогда в любое другое время я не испытывал такого шока, как в этом случае.

Я осмотрел каждый закоулок и каждую щель в лагере, так как считал своим долгом давать свидетельские показания об этих вещах в случае, если на родине появятся мнения или утверждения, что «рассказы о зверствах нацистов были просто пропагандой». Некоторые из нашей группы, посетившие лагерь, были не в состоянии выдержать до конца осмотр. Я же не только все осмотрел, но и, как только вечером вернулся в штаб Паттона, сразу же сообщил в Вашингтон и Лондон обо всех ужасах, настаивая перед обоими правительствами немедленно направить сюда группу редакторов газет и представителей национальных законодательных органов. Я считал, что эти доказательства должны быть немедленно доведены до американской и английской общественности, чтобы не оставалось никаких оснований для циничных сомнений…

День 12 апреля завершился известием, полным драматизма. Брэдли, Паттон и я допоздна засиделись за обсуждением планов на будущее. В частности, мы рассматривали вопросы о том, кого из офицеров и какие соединения выделить для переброски на Тихоокеанский театр военных действий. Незадолго до полуночи мы отправились спать: Брэдли и я – в небольшой домик штаба Паттона, а сам Паттон ушел в свой фургон. Его часы остановились, и он включил радио, чтобы по Би-би-си уточнить время, и тут услышал сообщение о смерти президента Рузвельта. Он вернулся в наш домик, разбудил Брэдли, и затем оба вошли в мою комнату, чтобы сообщить это ошеломляющее известие мне.

Мы долго размышляли над тем, какое воздействие может оказать смерть президента на судьбы будущего мира. Мы были уверены, что не последует никакого вмешательства в темпы войны, поскольку уже кое-что знали о тех огромных силах, которые приведены в действие на Тихом океане для разгрома японцев. Нам, конечно, ничего не было известно о каких-либо особых шагах президента по послевоенному обеспечению мира. Но у нас были сомнения, что в Америке найдется какая-либо другая личность, столь компетентная в вопросах работы с другими политическими лидерами союзных держав. Никто из нас не знал президента достаточно близко; я встречался с ним чаще, чем другие, на различных совещаниях и конференциях, но нам казалось, с точки зрения международного положения, что время сейчас самое неудачное для вынужденной смены национальных лидеров. Мы легли спать, подавленные и огорченные. С некоторыми из политических акций президента Рузвельта я, вероятно, никогда не мог бы согласиться. Но я знал его только в роли лидера страны, находившейся в состоянии войны, и в этой роли, как мне казалось, он сделал все, что можно было ожидать от него.

* * *

В ходе наступления нашей 1-й армии в горах Гарца оказались отрезанными более 15 тыс. солдат и офицеров противника. Еще дальше, на юге, 83-я дивизия предприняла переправу через Эльбу.

Наш выход на Эльбу почти случайно совпал с мощным наступлением Красной Армии в западном направлении с занимаемых ею рубежей на Одере. Наступление велось в широкой полосе более чем в двести миль. Русские успешно наступали по всему фронту. На севере они продвигались в направлении Дании, их центральная группировка была нацелена на Берлин, а на юге они выходили в район Дрездена. 25 апреля разведывательные дозоры 69-й дивизии 5-го корпуса встретили на Эльбе подразделения 58-й гвардейской дивизии Красной Армии. Эта встреча состоялась у Торгау, приблизительно в семидесяти пяти милях южнее Берлина. 5-й корпус, как и 7-й, участвовал в первоначальной высадке на побережье Нормандии, и казалось исключительно справедливым, что войска одного из этих корпусов первыми установили контакт с Красной Армией и завершили расчленение Германии. По мере нашего продвижения через Центральную Германию проблема связи с русскими войсками приобретала все более важное значение. Неотложные вопросы уже не были связаны с большой стратегией, а носили чисто тактический характер. Одна из основных трудностей заключалась в опознавании друг друга.

В силу языкового различия фронтовые рации были бесполезны в качестве средства связи между двумя сходящимися группировками. Единственное решение проблемы, казалось, заключалось в своевременной договоренности относительно опознавательных знаков и порядка действий при встречах. Еще в начале апреля авиация западных союзников и русских вступала в контакт, иногда с неблагоприятными результатами. Между нашими и русскими самолетами происходили перестрелки и нарастала опасность более серьезных столкновений. Задача введения системы опознавательных сигналов была трудной, и полностью она была решена только к 20 апреля. Однако к этому времени обе стороны уже согласились придерживаться рубежей ограничения для действий авиации и, проявляя осторожность, которой в значительной мере сопутствовала удача, не допускали более или менее серьезных ошибок.

Существовала также договоренность между нами и русскими о том, что, когда встретятся войска двух сходящихся группировок, командиры на местах будут устанавливать рубежи соприкосновения с учетом особенностей оперативных планов и местности. В качестве общей разграничительной линии между нами и русскими мы хотели иметь хорошо опознаваемый естественный рубеж. По этой причине согласованная линия на центральном участке фронта проходила по рекам Эльба и Мульда. При этом подразумевалось, что отвод наших войск в пределы своих оккупационных зон будет осуществляться в сроки, которые в будущем установят наши правительства.

С прочным закреплением войск Брэдли на Эльбе была подготовлена почва для заключительных операций союзников. Противник был расчленен на две изолированные друг от друга группировки на севере и на юге страны и не имел никаких шансов на создание единого фронта ни против русских, ни против нас. Когда мир немецкого солдата рушился вокруг него, он терял всякое желание драться. Только в отдельных случаях командирам удавалось поддерживать порядок в своих частях. За первые три недели апреля союзники захватили более миллиона пленных.