Охотник - Евгений Щепетнов

Навсегда запомнилась блестящая стальная полоса, взметнувшаяся вверх и ярко блеснувшая в свете полуденного солнца. Зазубрины на слегка волнистом лезвии, кровь, рубиновыми капельками разлетающаяся по сторонам, голубой камень в крестовине рукояти. Взгляд из прорезей высокого, украшенного султаном шлема, и царапина на правом наплечнике – даже не царапина, борозда, вероятно, проделанная наконечником тяжелого копья.

Сколько раз Сергару снилась эта картина! Сколько раз посреди ночи он просыпался с яростным криком, пробуждая своих боевых товарищей или трактирную шлюху.

Ярость! Страх! Боль и осознание скорой гибели – этого не забыть никогда!

Его тогда спасла случайность – отступая назад в попытке избежать удара клинка, он поскользнулся на кишках Иссольда, прежде стоявшего в строю слева и разрубленного ударом тяжелого меча. Упал, машинально прикрывшись рукой, и меч, вместо того чтобы развалить на две части, «всего лишь» отсек левую руку выше локтя, пройдя в пальце от груди и распоров новую форменную куртку.

Конник замахнулся еще раз, но через мгновение уже превратился в воющий, но еще живой кусок поджаренного мяса. Кто-то все-таки сумел сохранить часть Силы. А может, успел подзарядиться, пока уничтожали его товарищей.

С тех пор Сергар никогда, ни при каких обстоятельствах не осушал себя до конца. Всегда оставлял Силы на пару-тройку выстрелов.

Фонтанирующую кровью культю ему перетянули, слегка залечив рану, и отправили в тыл. Руку потом вырастили за счет казны – не из человеколюбия, нет, – государству было глубоко плевать на какого-то там боевого мага, но ведь кому-то все-таки нужно стоять в строю и палить по рядам зеланской конницы? А также легкой и тяжелой пехоты.

Вот и вылечили. Отсутствие руки не означает прекращение контракта. Вот если бы голову, тогда – да. А рука – что, рука отрастает! Месяц боли, зуда, горечи снадобий, безумного аппетита за обеденным столом – и конечность на месте.

Для гражданского человека эта работа лекаря стоила бы огромных денег. Таких, какие он не смог бы заработать и за всю свою жизнь.

По крайней мере, так сказал угрюмый лекарь высшего разряда, мобилизованный для нужд армии, как и многие из тех, кто месил грязь под хмурым небом Пограничья. Давно уже не хватало кадровых военных и глупых добровольцев, желавших сложить голову на службе Императору. Теперь в армию сгоняли всех, кто мог держать оружие. Или колдовать, как этот лекарь, мужчина лет сорока, с выражением вечного недовольства жизнью на холеном, чисто выбритом лице.

Говорили потом, что этот лекарь погиб во время прорыва вражеской конницы в район штаба соединений армий Кайлара. Тогда был начисто вырезан офицерский госпиталь и убиты около половины высших офицеров Кайлара.

Возможно, что именно это и повлияло на исход войны. Если армией командуют не кадровые офицеры, а глупцы, получившие должность за взятку, по знакомству или по наследству – участь армии предрешена. И страны – тоже.

* * *

– Олег, подымайся! Олег! Олег!

Сергар застонал, открыл глаза. Тут же почувствовал вкусный запах еды, увидел небольшой столик, уставленный тарелками. Все, что он заказывал – мясо, сыр, глубокая чашка с каким-то горячим варевом, бутылка вина, и рядом большая керамическая кружка с рубиновой жидкостью.

Много пить не стал – сделал несколько глотков, чувствуя, как терпкая жидкость обжигает пищевод, начал медленно хлебать густой суп, наполняя пустой желудок, властно требующий сытной пищи.

На обед ушло около получаса. Сергар не спешил и не обращал внимания на застывшую, как статуя, Зою. Женщина стояла молча, неподвижно, изредка моргая, – только это и выдавало в ней жизнь. Прислуживала ему Маша – подавала, подкладывала, убирала, подливала, искоса поглядывая на молчаливого парня. Пыталась что-то спросить, но он не отвечал, игнорируя любые вопросы, даже самые невинные. Тогда она слегка обиженно замолчала, что тоже не произвело на него никакого впечатления. Не до них. Не до баб. Он вспоминал…

«Мозговые болезни – самое сложное, с чем может столкнуться лекарь в своей практике. Мы не знаем и, скорее всего, не узнаем, как человек думает, как мыслит, каким способом это происходит. С давних времен, еще с тех, когда человек бегал по просторам Мира, одетый лишь в шкуры, люди заметили – стоит повредить мозг, и вместо прежнего человека перед вами оказывается животное, или еще хуже – растение, неспособное на человеческое поведение.

Мозг – вот хранилище души, и если его повредить, душа или прячется туда, где болезнь не может ее достать, либо улетает, чтобы найти себе новое пристанище, чтобы начать новую жизнь в новом теле. И лучше так, потому что загнанная в узилище душа страдает, но не может найти выхода из той темницы, в которую себя загнала.

Улетевшую душу уже не поймать, а вот извлечь из «узилища» беглянку – это дело достойное, подвластное тому, кто обладает необходимыми силой и способностью. И главное – способностью. Срубить дерево может могучий лесоруб, но пусть попробует он вырезать из этого дерева прекрасную, радующую глаз скульптуру! Это удел тех, кто УМЕЕТ. Так и в лекарском деле – можно обладать могучей Силой, сносить дома, сжигать армии, но когда потребовалось всего лишь вылечить мальчика, упавшего с забора на камень и ударившегося головой – с горечью сказать: «Я бессилен! Я ничего не могу сделать! Я всего лишь жалкий вояка, неспособный вернуть душу на ее законное место!»

Лишить души может всякий, поставить ее на место – единицы. И пусть будет славен тот, кто на это способен – в этом он уподобляется богам!

И пусть молчат те, кто говорит о том, что лекарское дело вторично, что для Служения Империи требуются только боевые маги, что они ценнее лекарей, – эти глупцы ошибаются. Способность спасти человека в тысячу раз важнее умения убивать!

Теперь мы перейдем к способу извлечения души из ее добровольного заключения. О том, что такое душа, я говорить не буду. На понятии «душа» я подробно остановился в трактате «Душа как совокупность жизненного опыта», почему-то поднятом на копья представителями духовенства. Это тем более странно, что я никак не посягал на догмы Храма, а своим трактатом, как мне кажется, лишь подтвердил их незыблемость. Видимо, уважаемые иерархи недостаточно внимательно прочитали некоторые мои выводы, ограничившись лишь чтением названия оного трактата. Впрочем, как это не раз уже бывало в моей практике. В свои девяносто лет я ничему уже не удивляюсь и лишь сожалею: ну научная мысль катится в пропасть под напором волны воинствующего невежества. Но речь в данном трактате не об этом.

Лекарь, который желает извлечь душу больного из потайного уголка мозга, должен пустить свою душу на поиски этого уголка. И когда найдет его – разрушить стену темницы, убедив душу выйти. Или заставив это сделать. Если сумеет – честь ему и хвала. Не сумеет – потеряет душу свою, оставшись в больном мозгу пациента на веки вечные.

Именно потому лишь немногие мастера решаются производить подобное лечение. Невыгодно. За то время, что лечишь такого сложного и опасного больного, можно вылечить десяток пациентов с прыщами, несварением желудка и облысением, получив за то звонкой монеты полные кошели.