Как Бог съел что-то не то - Джудит Керр

– О да!.. Конечно!

– Хорошо… Как бы мне объяснить… Мне не хотелось бы обидеть тебя.

Ну зачем он все это говорит? Ей так хорошо просто сидеть. И что он имеет в виду под словами «обидеть тебя»?

Была бы я англичанкой, думала Анна, я сразу бы поняла, что он имеет в виду.

– Обидеть?

– Если бы я сейчас предложил заняться любовью… – он немного подождал. – Это тебя обидело бы, так?

Но ее ни капли не обидит, если он снова ее поцелует. Или обнимет. Что он имеет в виду под словами «заняться любовью»?

– Не обязательно, – беззаботно ответила Анна, пытаясь скрыть свое смущение.

– Ты бы не обиделась, если бы я предложил тебе заняться любовью? – удивился Джон.

Англичанка бы знала, что он имеет в виду, подумала Анна в отчаянии, англичанка бы точно знала! Ну почему она не выросла в этой стране, как остальные?

Джон ждал ее ответа. Анна пожала плечами.

– Ну… – сказала она настолько внятно, насколько была способна. – Сейчас меня бы это не смутило.

Джон внезапно сел на стул.

– Хочешь еще чаю?

– Нет.

Но себе он все же налил чаю и теперь медленно пил его. А потом встал и взял ее за руку:

– Пойдем, я провожу тебя домой.

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас.

Анна не успела оправиться от удивления, а Джон уже принес ее пальто и помог ей одеться, как будто она была маленькой девочкой. Потом взял ее картину и завернул обратно в бумагу.

– Тебе надо вернуться домой до затемнения.

– Но я ничего не имею против… – сказала Анна, когда он мягко выпроваживал ее из комнаты, – …против затемнения.

Они подошли к входной двери, и все оставшиеся слова вылетели у Анны из головы: Джон снова поцеловал ее.

– Ты понимаешь, что я не хотел тебя смущать.

В его голосе звучала теплота, и Анна кивнула в ответ. Он, казалось, ждет чего-то еще. И она сказала:

– Спасибо тебе!

Всю дорогу домой в метро Анна думала, какой же Джон замечательный. Он хотел сказать… Он ее очень любит! И относится к ней с уважением. Он не мог бы взять и просто воспользоваться… Эта последняя мысль показалась Анне смешной. Она прокручивала в голове весь прошедший день – взгляды, слова, жесты… «Он любит меня? – подумала она с недоверием. – Джон Котмор любит меня!» Ей казалось, что это не может не отразиться на ее внешнем виде – на том, как она выглядит со стороны. Анна стала всматриваться в свое тусклое отражение в окнах вагона: удивительно! Она выглядит как обычно!

Он любит меня, думала Анна снова и снова.

Вот я сижу здесь, в метро, на линии Бейкелу, – а он любит меня!

Я никогда не забуду этого момента. Пусть даже со мной ничего подобного больше никогда не произойдет…

Стоит жить только потому, что я чувствую это теперь!

Наступило лето, но Анна едва это замечала. Все ее мысли были только о Котморе и живописи. По пятницам теперь проходили занятия живописью, и Анна видела Джона четыре раза в неделю. В кафе и школе он обращался с ней так же, как со всеми остальными. «Он ведь не может иначе!» – уговаривала себя Анна. Но если они оказывались в коридоре одни или если шли пешком до метро, Джон целовал ее, как тогда, в студии. И его поцелуи рассеивали все сомнения. «А потом он всегда упрекает себя в том, что проявил слабость, – думала Анна. – Какой же он все-таки замечательный человек!» Она восхищалась Котмором даже больше, чем раньше.

С понедельника и до пятницы Анна жила, изумляясь собственному счастью. (И только в среду, когда курсов не было, в ощущении счастья возникал небольшой зазор.) А выходные были скучной пустыней, через которую требовалось пройти в ожидании понедельника.

«Я влюбилась!» – думала Анна.

Она часто гадала, как именно это произойдет. И ей нравилось то, что случилось. «Если бы люди узнали… – думала Анна, разбирая шерсть и составляя списки военной одежды. – Если бы я вдруг сказала, что влюбилась в учителя рисования…». А потом думала: как банально! Девушки Викторианской эпохи то и дело влюблялись в учителей рисования… Все-таки жалко, что это банально! И как странно, что мысль о банальности происходящего ни капельки не влияет на глубину ее переживаний.

Анна паковала шерсть для бедных старых дам (работа на благо британских ВВС служила им единственным утешением) – а сама в это время испытывала целый спектр новых сложных чувств.

«Я влюбилась! Влюбилась в женатого человека», – думала Анна с вызовом.

По счастью, новые чувства никак не сказывались на ее учебе в школе искусств. Напротив: ее умения развивались быстрыми темпами, к ним добавилась особая проницательность. Было видно, что работы Анны – карандашные и даже живописные, технику которых она только начала осваивать, – совершенствовались от недели к неделе.

– Да ты растешь на глазах! – сказал Анне Уильям-валлиец.

И Анна про себя улыбнулась справедливости этих слов.

Даже военные действия как будто пошли на лад. Британская армия наконец-то одержала победу в Северной Африке. А русские начали теснить немцев к их собственным границам. Многие считали, что война через год закончится.

А вот дома дела шли хуже обычного. Фрау Грубер, как правило, старалась не слишком поднимать цены, но в конце концов вынуждена была повысить стоимость проживания и питания до пяти шиллингов в неделю. Анна могла бы платить эту сумму из своей зарплаты, но для мамы и папы это было уже невозможно.

Мама в отчаянии попросила своего нового босса повысить ей заработную плату. Босс был беженцем и хозяином скромного заведения по пошиву одежды, расположенного за Оксфорд-Серкус. Он плохо владел английским, и мама не только перепечатывала его письма на машинке, но и исправляла в них ошибки. Дело, однако, не приносило большой прибыли. И когда мама заикнулась о деньгах, босс развел руками и сказал:

– Жаль, дорогая, но могу не больше!

Сначала мама утешалась тем, что подшучивала (вместе с Анной) над неказистыми речевыми оборотами босса. Однако обе знали: случилась катастрофа. Теперь покупка каждого тюбика зубной пасты и ремонт изношенных туфель будут приводить к денежному кризису. И сколько ни экономь, сколько ни ужимайся, в конце недели ты все равно не сможешь оплатить выставленный счет.

– Может быть, Макс… – начала было Анна.

Но мама тут же выкрикнула:

– Нет!

Макс наконец-то добился отправки в зону боевых действий. И мама ужасно о нем беспокоилась. Макс убедил командование береговой охраны принять его на службу – доказал, что, хотя правила ВВС запрещают ему полеты над вражеской территорией, он может летать над морем. Пока Макс тренировался. Но уже в скором времени ему предстояло рисковать жизнью три, четыре, а то и пять раз в неделю.