Босиком по стеклам. Книга 2 - Алекс Джиллиан

вибрирует от едва сдерживаемой обиды. — Ты только что говорил, что хочешь ребенка…

— Я действительно это сказал? — приподнявшись на локте, протягиваю руку, чтобы убрать спутавшиеся локоны со лба Энжи. В распахнутых голубых глазах проскальзывает изумление, а следом приходят осознание и боль. Ее припухшие от поцелуев губы начинают мелко дрожать.

— Ты не помнишь?

— Алкоголь плохо влияет на меня, детка, — пытаюсь уйти от вопроса, ответа на который у меня нет.

— Так какого хрена ты тогда пил? — не сдержавшись, она кричит на меня и, ударив ладонями в грудь, отодвигается на самый край кровати. — Почему именно сегодня?

— Этого я тоже не помню, — качнув головой, я сажусь, опираясь спиной на изголовье.

— Значит, и все твои заверения, что ты не трахал никаких шлюх этой ночью, тоже пустой звук? — вопит ангел, как обычно зацепившись за самую болезненную для нее тему.

— Если я это говорил, значит так и было!

— Да ладно? Правда что ли? — вне себя от ярости, Пикси спрыгивает на пол. — Ты врешь через слово, Кол, а теперь еще и забываешь, что именно и когда соврал. Очень удобно не помнить все моменты, когда ты ведешь себя, как последний мудак. Но даже не рассчитывай, что я и дальше буду проглатывать все это дерьмо, что ты тащишь в нашу жизнь! Мне надоело искать тебе оправдания!

— Я об этом и не прошу, — негромко отзываюсь я, потирая пульсирующие от боли виски.

Энжи мечется по номеру сначала голышом, потом в одежде, выливая на меня целые потоки обвинений. Половину ее слов я не успеваю разобрать, но основной смысл понятен. Я — ходячая катастрофа, и она не намерена ждать, когда меня снова «накроет».

— Ты обязан мне объяснить, что с тобой происходит, Кол, — выговорившись, Энжи возвращается к кровати и садится напротив меня, нежные и теплые ладони обхватывают мое лицо, заставляя посмотреть в серебристо-голубые глаза.

Мне хочется зажмуриться и отвернуться… точно так же, как в детстве, потому что и на этот вопрос у меня нет ответа.

У меня его просто нет.

И никогда не было.

«Почему ты не можешь быть таким, как все остальные дети, Кол?»

«Я устала доказывать всем вокруг, что мой сын — нормальный ребенок. Почему ты не хочешь мне помочь?»

«Я всего лишь прошу тебя перестать делать все эти странные вещи, и тогда никто не будет тебя бить и считать идиотом.

Неужели это так трудно, Кол?»

Моя мать задавала мне эти вопросы каждый раз, когда я вел себя «не как все остальные дети». Ей я тоже ничего не мог ответить, потому что не понимал, что значит «быть нормальным». Поэтому я просто уходил, прятался в своем шкафу и вгрызался зубами в сжатые кулаки, чтобы она не слышала, как я вою от ярости. Потом она находила меня в крови и рыдала в голос, сжимая в своих объятиях так, что я не мог дышать.

«Ты лучше их всех, милый. Я знаю, что ты хороший мальчик. Мое солнце, мой маленький ангел, которому так тяжело в этом чертовом аду. Прости меня, милый. Я ужасная мать, но я так сильно тебя люблю…»

Обычно после этих слезливых признаний Нэнси переходила к громким обещаниям. Она клялась, что завяжет с наркотой и алкоголем, бросит отца, увезет меня подальше от «всего этого дерьма». Она могла часами рассказывать, какая чудесная жизнь нас ждет завтра, но ни завтра, ни через неделю, ни через год ничего не менялось, и в какой-то момент я просто перестал ждать.

— Коул? — приглушенно зовет меня Энжи, возвращая в реальность. — Я нашла таблетки в твоей сумке, — облизав губы, она требовательно смотрит в мои глаза. — Очень много таблеток. Я не медик, но некоторые названия мне знакомы. Это серьёзные препараты, Кол, нейролептики и антидепрессанты просто так не купить в аптеке.

— Я просил не рыться в моих вещах! — огрызаюсь, резко убрав ее руки от своего лица.

— Все упаковки запечатаны. Ты их не принимаешь, но хранишь при себе. Зачем? — игнорируя мои слова, упорствует Пикси. Стиснув челюсть, я перевожу взгляд на разбитое зеркало, непроизвольно сжимая и разжимая пальцы на поврежденной руке.

— Я просил тебя не рыться в моих вещах!

— Если ты серьёзно болен, я должна знать! Ты обязан мне сказать!

— Я просил…

— Хватит повторять это, — бесится Пикси. — Я не глухая! Зачем ты таскаешь при себе гору лекарств, Мердер?

— На экстренный случай, детка, — отвечаю я, поймав ее потемневший взгляд. Бессмысленно отпираться дальше, она и так все понимает, но, как и я, пытается отрицать очевидное.

— Боже… — Энжи ошарашено хлопает ресницами, инстинктивно дернувшись в сторону. — Боже, — снова срывается с ее губ.

Зарывшись пальцами в свои волосы, она с силой тянет их у корней, глядя на меня с откровенным ужасом. Пикси выглядит так, словно снова готова разрыдаться или от всей души вмазать мне промеж глаз.

— Чему ты удивляешься, ангел? Сколько раз ты называла меня сумасшедшим, двинутым на всю голову психом? Я хоть раз отрицал? — ожесточенно бросаю я, вылезая из кровати.

Подняв с пола брюки, надеваю их прямо на голое тело. Задев пальцами торчащую сбоку бирку, невольно вспоминаю слова Пикси о том, что я свалил из номера почти голый. Черт, надеюсь, я не обокрал магазин одежды и не засветился под камерами.

— Не отрицал, — почти беззвучно шепчет Анджелина. Она кажется бледной и потерянной, дьявольски несчастной и до безумия красивой.

— Ты видела комнату с экранами. Для чего, ты думаешь, я тебе ее показал?

— Чтобы напугать, — она вскидывает подбородок, нервно передёргивая плечами. — Именно так ты и действуешь, если чувствуешь, что теряешь контроль над ситуацией. Запугиваешь, угрожаешь, шантажируешь. Страх, как рычаг манипулирования. А еще стыд, чувство вины, беспомощность. Вот, что я испытала, открыв глаза в той чертовой комнате, где ты чувствовал себя полноценным хозяином положения. Ты показал мне худшую версию себя, Мердер.

— Я показал тебе то, что до тебя никто не видел, — глухо отзываюсь я, меряя шагами пространство между окном и дверью. — Это было самым сложным признанием в моей жизни и самым честным, ангел. Я хотел, чтобы ты поняла, но ты не можешь… Я пустил тебя в свое убежище, детка. Еще до того, как ты переступила его порог. И пусть ты ни о чем не подозревала, считая наше общение любопытной запрещенной игрой, но именно к тебе я возвращался каждую ночь, запираясь в своем ледяном карцере, где на каждом экране была ты.

— Я этого не хотела, — с горечью произносит Пикси. — Ни одна нормальная девушка не захочет стать объектом