Ложь и вороны - Анастасия Командор

все это время Ева не сделала ни единого движения. Могло бы показаться, что она спит, но глаза были открыты. Если бы не равномерное движение грудной клетки, любой счел бы ее за мертвую. Тусклые глаза, болезненно бледная кожа. Она даже моргала редко. Неудивительно, что в собеседники она не годилась. Но Хильд не собиралась сдаваться.

— Слушай, Ева. Ты действительно так и собираешься здесь лежать и ждать, когда за тобой придут? Когда об этом узнает Констанс, он же это так не оставит. Он не любит непослушания и очень жестоко поступает с теми, кто не выполняет его приказы. Хотя иногда его сложно воспринимать всерьез, — хмыкнула девушка, — он же любит брать в рот. Об этом все знают. Но! — Хильд сделала ударение на этом слове. — Ева, он не разрешает своим солдатам трахать женщин-заключенных, но бывало, что в качестве наказания он отдавал девушек на целую ночь в мужские казармы. Они после такого не могли ни сидеть, ни стоять нормально. Это же ужасно! Неужели ты согласна терпеть, пока тебя пялят двадцать человек подряд?

Она высказала это с таким чувством, с такой болью в голосе, как будто лично испытала подобное. Хильд помолчала некоторое время, пытаясь уловить хоть какую-то реакцию на свои слова. Но Еве, кажется, было плевать на это все с высокой колокольни. Тогда Хильд решила подойти с другой стороны:

— Расскажи мне, что случилось, как ты сюда попала? Станет легче, вот увидишь.

Ответом как всегда послужило молчание. Тогда Хильд со вздохом легла на спину, закинула руки за голову и замолчала на несколько минут.

— Я могу говорить тебе сколько угодно раз, — протянула она после перерыва нравоучительным тоном, — что бы там ни было, оно того не стоит. Эти люди только того и хотят, чтобы ты страдала. Зачем давать им лишний повод позлорадствовать? Ведь они еще не добились всего, чего хотели, но добьются, если ты и дальше продолжишь в том же духе!

— Отвали, — хрипло и еле слышно бросила Ева в ответ.

— Я понимаю, тяжело не пасть духом в такой ситуации. Тебе может показаться, что выхода нет, и что все кончено. Но это неправда. Выход есть всегда.

Больше за утро никто из них не проронил ни слова. Хильд смотрела в потолок с отрешенным видом, размышляла о чем-то своем или предавалась мрачным воспоминаниям.

Ева лежала зажмурившись и до боли сжимала кулаки. По непонятной причине ее пробрала такая злость по отношению к своей соседке, что она еле сдерживалась, чтобы не начать трястись от такой бури эмоций или не наброситься на соседку с кулаками. Откуда столько ненависти взялось, она понять не могла, и потому сердилась еще больше. Может, так подействовали слова Нарцисс, а может, дело было в ее правоте относительно всего, или в ее участливом обращении с ней.

Что-то выбило ее из равновесия, из нейтрального положения между безумием и глупостью, и Ева явственно ощущала, что если в ближайшее время не придет в себя, то придет в одно из этих двух состояний. Глупостью было бы жить так, как прежде, словно ничего не произошло, а безумием — жить дальше по чужим правилам. Поверить Хильд означало наступить на те же грабли.

В прошлой жизни в другом мире Ева сочла бы свою соседку очень милой девушкой, приветливой, общительной, обаятельной. Такие люди неизменно заслуживают доверия и положительного к себе отношения. Точно так же, как и Лавина — обаятельная, Киней — надежный, Аристарк — милый, Квинт — приветливый. Они все только казались, но не являлись таковыми. Кто может поручиться, что с Хильд не произойдет такая же история?

Тут, видимо, пришло время для первого на сегодня мероприятия: по коридору разнесся топот множества солдатских ног, бряцанье ключей и скрип дверей камер. Из камер по очереди выходили люди. Это были мужчины разных возрастов, все в одинаковых серых безрукавках и темных штанах. Все в ссадинах, синяках и шрамах. Впереди этой толпы важно вышагивал, а точнее, почти перекатывался на своих коротеньких толстых ножках надзиратель Аским. Среди его седеющих волос проглядывала лысина, а усы и бороду он носил коротко стриженные по последней моде.

— Все поднимайся! — громко призывал он всех вместе и никого в отдельности. — Пришел ваш время на тренировка! Выходим, выходим, ребята, выходим!

Он прошествовал по коридору мимо всех камер, даже не заглянув ни в одну из них, а за ним постепенно собралась процессия из заключенных и охраны.

— Эй, Ева, пойдем скорее, нам нужно идти на площадку! — зашептала Хильд над самым ухом соседки. — Идем, а то, если ты прогуляешь, и об этом узнает Констанс… Можно ждать чего угодно, он не терпит неповиновения!

Дверь в их камеру уже была открыта, и на пороге в ожидании стоял охранник.

— Ну, чего копаемся? — нетерпеливо спросил он, постукивая по решетке ключом.

Хильд еще секунду подумала, выдохнула и сделала самое кроткое выражение лица, на какое была способна.

— Кажется, моей соседке нездоровится. Она пропустит сегодня тренировку.

Мужчина безразлично пожал плечами.

— Мне все равно. Поторапливайся.

Когда Хильд-Нарцисс вышла, закрыл за ней камеру и добавил, обращаясь то ли к Хильд, то ли к Еве:

— Меня это не касается. Отдуваться придется вам, когда господин Констанс узнает.

Они последними покинули блок, и входная дверь со скрежетом закрылась за ними на тяжелый засов.

Ева осталась одна в полной тишине. Значит, в ближайшие четыре часа никто не будет ее трогать, читать морали и выводить из себя. Девушка надеялась за это время успокоить бушевавшие внутри стихии, подавить необоснованную агрессию и может быть даже забыться глубоким сном.

Но как бы не так! Те слова Хильд, что она сказала утром, не давали ей покоя. Если она сдастся, это и будет как раз то, чего ждет от нее Квинт. Если бы он хотел ее смерти, она бы сейчас тут не торчала. Он мог отправить ее в мир иной еще в тот злополучный вечер, и она бы сейчас беззаботно обсуждала там с Винсенсом и покойной женой Квинта его нынешнее положение. Но нет. Она еще жива, а значит, он не хотел для нее такого простого конца. Он хотел сломить ее дух, поиздеваться напоследок. И пока что все идет к исполнению его желаний.

Такие мысли отнюдь не способствовали восстановлению спокойствия. Она не знала, как поступить. Вдобавок к душевным переживаниям давал о себе знать истощенный организм. Пара яблок, любезно оставленных Хильд около ее головы, так и манили своим восхитительным ароматом.

После безуспешных попыток пересилить низменные инстинкты, Ева все же