Битва дипломатов, или Вена, 1814 - Дэвид Кинг

— Соглашение? — спросил, опешив, лорд Каслри. — Вы предлагаете альянс?

— Соглашение можно заключить и без альянса, — ответил Талейран. — Но его можно назвать и альянсом, если вы того хотите. С моей стороны возражений не будет.

— Но альянс предполагает войну или может привести к войне, а мы должны делать все для того, чтобы не допустить войны, — сказал Каслри, помня о наставлениях из Лондона.

— Я с вами полностью согласен, — заметил Талейран. — Мы должны делать все, только не жертвовать честью, справедливостью и будущим Европы.

— Война у нас непопулярна, — продолжал Каслри.

— Она станет популярной, если будет вестись во имя великой цели — истинно европейской.

Примечательно, что Каслри не отклонил сразу же предложение Талейрана о британо-франко-австрийском альянсе. Он даже не слишком удивился. Устав от бесконечных раздоров, лорд Каслри и сам думал над тем, как наладить сотрудничество с Францией.

На следующий день Талейрана детально ознакомили с проектом создания оценочной комиссии, и только тогда князь понял, что комиссия уже фактически утверждена и в ней никак не представлена Франция.

Хорошо зная, как ко всему этому отнесется Талейран, лорд Каслри послал вводить в курс дела француза своего брата лорда Стюарта, человека недипломатичного и даже не очень деликатного. Увидев, что Франция в списке отсутствует, Талейран спросил:

— Кто был против?

— Не мой брат, — ответил Стюарт.

— Кто же тогда? Поколебавшись, Стюарт замямлил:

— Ну... это...

Он еще помолчал, а потом выпалил:

— Союзники.

Талейран не выдержал. «Большая четверка» все еще вела себя так, как будто находилась в состоянии войны с Францией. Пусть она и разбирается с конгрессом. А с него хватит.

— Об этом непременно должна знать Европа, — пригрозил Талейран, пообещав довести до сведения всех делегатов то, как Каслри предал Саксонию и Польшу, вместо того чтобы попытаться спасти их, воспользовавшись возможностями конгресса. Лорду Каслри, недавно получившему реприманд из Лондона, вряд ли были бы приятны подобные акции со стороны Талейрана. Разговора не получилось, и Стюарт поспешил в посольство к брату.

Угроза Талейрана, по выражению одного британского дипломата, «собрать чемоданы и уехать из Вены» подействовала. Когда оценочная комиссия собралась во второй раз, за столом переговоров, уютно расположившись в кресле, сидел коллега Талейрана герцог Дальберг как официальный представитель Франции.

Пока оценочная комиссия подсчитывала «души» на территориях, предназначавшихся для Пруссии, великие державы предприняли последнюю попытку мирно разрешить проблему Саксонии. По важности этот кризис, как отметил в дневнике Генц, затмил все остальные споры. Надо было действовать быстро, пока Пруссия не закрепилась на захваченных землях и не закрылся внезапно по тем или иным причинам конгресс.

На совещании 30 декабря русские вновь заявили, что к Пруссии должна отойти вся Саксония. Царь в порядке компромисса обещал освободить саксонского короля и переместить его на новую территорию на левом берегу Рейна. Король Саксонии, обосновавшись в новой столице — Бонне, получит также Люксембург и города бывшего архиепископства Трира, включая Кёльн.

Условия, выдвинутые царем, совершенно не устраивали Австрию. Так или иначе, речь шла об исчезновении Саксонии, о передаче всей ее территории Пруссии и оголении Австрии. Что касается Рейна, надо ли снова похищать законного короля Саксонии и отправлять его в какое-то эфемерное королевство? Не лучше ли дождаться заключений оценочной комиссии?

И после трех месяцев совещаний и переговоров миротворцы были разделены на две противостоящие команды: Россия и Пруссия на одной стороне баррикады, Австрия и Британия — на другой. Выслушав предложение русской делегации, британцы и австрийцы выдвинули свое. Поскольку проблема Саксонии стала общеевропейской, почему бы не спросить мнение других государств? Почему бы, например, не выяснить, что думает по этому поводу сам король Саксонии?

Тут в перепалку вступил Гарденберг, заявив: он скорее поставит крест на конгрессе, но не потерпит такого надругательства над Пруссией. Как только временная оккупация Саксонии станет перманентной, предупредил он, Пруссия будет рассматривать любые посягательства на нее «равнозначными объявлению войны».

Каслри тоже вышел из себя. Подобные угрозы могут запугать страну, «трясущуюся при каждом чихе», сказал он. Но они вызовут прямо противоположный эффект в стране, знающей себе цену, такой, например, как Великобритания. Если Пруссии это надо, она может «сбежать» с конгресса хоть сейчас. В комнате воцарилась зловещая тишина. «Над всеми нами, — записал Генц, — словно нависли тяжелые, грозовые тучи». Последнее миротворческое совещание 1814 года завершилось гробовым молчанием.

Вечером в тот же день русский дипломат граф Андрей Разумовский устраивал новогодний прием. Прежде он служил послом в Вене. Граф обладал миловидной внешностью, изысканными манерами, чувством юмора и огромным состоянием. В музыкальных кругах его знали как ценителя искусств, покровителя таких великих светил, как Гайдн и Моцарт. В дни Венского конгресса граф Разумовский патронировал Бетховена (отсюда «Квартеты Разумовского») и считался одним из последних аристократов, имевших собственный оркестр.

Граф унаследовал два состояния: одно — от дяди, любовника Екатерины Великой, второе — от другого дяди, любовника (а может быть, и тайного мужа) императрицы Елизаветы. Разумовский выстроил в предместье Вены грандиозный особняк, лучше сказать, дворец. В ряду главных устроителей балов и приемов на конгрессе граф удостоился почетного звания «короля предместий».

30 декабря около семисот гостей собрались во дворце в Ландштрассе, где граф на месте пустоши создал «Эдем царских хором». Кареты, прежде чем подкатить к «новому Зимнему дворцу», должны были проехать по собственному бульвару Разумовского, подстриженному парку и мосту. Внутри гости с восторгом осматривали мраморные залы, зеркальный кабинет, висячие лестницы, мозаичные полы, библиотеку с редкими книгами и манускриптами. Граф собрал уникальную коллекцию шедевров мировой живописи, в том числе Рафаэля, Рубенса, Ван Дейка. Отдельную комнату занимали скульптуры итальянского ваятеля Антонио Кановы. Дворец Разумовского выглядел «как храм искусства».

Всем запомнился недавний прием у графа Разумовского, проходивший три недели назад. В роли хозяина выступал сам Александр, и царь всея Руси не скупился на затраты. Он повелел доставить осетров с Волги, устриц из Остенде, трюфели из Франции, апельсины из Сицилии, клубнику из Англии. На каждом столе красовалась чаша с вишней, привезенной из царских оранжерей в России. Высились пирамиды ананасов в таком немыслимом изобилии, в каком, по свидетельству одного из очевидцев, они еще никогда не подавались на приемах и званых ужинах. Гости танцевали до рассвета, предвкушая очередное пиршество у графа Разумовского. Они даже и не догадывались, что оно закончится трагедией.