Убить зону - Владислав Выставной

— То есть вы хотите сказать, Антонов, что в нарушение контракта отказываетесь подчиняться своему непосредственному военному руководству? — угрожающе произнес Самохин. — Я правильно понял?

— Совершенно верно, — твердо сказал Антонов. — А если этому парню действительно удастся вернуться в прошлое и предотвратить катастрофу — одно это будет стоить всех открытий, сделанных в черте Периметра. Да и вообще — за всю историю человечества.

Майор мрачно посмотрел на Антонова, перевел взгляд на остальных. Устало опустил голову. Отчего-то на этот раз его не тянуло в перепалку. По всему было видно — устал, выдохся вояка. Что неудивительно после всего, что с ним приключилось.

— Делайте, что хотите, — вяло сказал он. — Есть еще что выпить?

Монах выставил на стол припрятанную бутыль с остатками настойки. Разлили понемногу, стали потягивать, предаваясь невеселым раздумьям.

В стороне от других, сидя на лавке, Бука мрачно смотрел на экран своего ПДА. Красная точка не давала ему покоя. Что же такого он не сделал еще, отчего не открывает ему Монолит это проклятое Марево?!

Скрипнула дверь, и в комнату вошел Доктор. Он даже не снял своего облепленного грязью плаща, и только внутри уже откинул капюшон. Выглядел он крайне озабоченным.

— Что случилось, Док? — негромко спросил Бука.

— Подстрелили Дору, — покачав головой, сказал Док- тор. — Многих задели, покалечили. Ну что за люди?..

— А Дора — это… — осторожно поинтересовался Петля.

— Химера, — эхом отозвался Бука.

Петля заткнулся: чтобы сожалеть о гибели химеры — это надо быть Болотным Доктором, не меньше. Маус же предположил, что это была та самая химера-страж, что пряталась в темных зарослях.

— И что же, люди пробьются сюда? — спросил Бука.

— Рано или поздно люди пробьются куда угодно, — сказал Болотный Доктор. — Все дело в цене, которую они заплатят. Только что Болото забрало себе еще троих.

За бревенчатыми стенами снова раздался отдаленный рев, и к нему присоединился тоскливый протяжный звук, похожий на стон. Очень неприятный звук. Антонов вдруг стукнул стаканом, пьяно рассмеялся и вылез из-за стола. Бормоча что-то бессвязное, он направился в сторону двери, ведущей в операционную. Доктор хотел было что-то сказать ему вслед, но тут решительно поднялся Бука.

— Нам надо уходить, — твердо сказал он. — Сидя на месте, Марево мы не найдем, а подставлять этот дом нельзя. Здесь и ты, Док, и сюда должны приходить только за помощью, но не для того, чтобы убивать.

— Как ты сказал? — наморщив лоб, спросил Доктор.

— Что люди приходят сюда…

— Нет, до этого, — перебил Доктор. — Ты сказал — Марево?

— Вы видели его, Док? — тут же среагировал Маус, а Монах что-то сонно проворчал в бороду — он был готов уснуть прямо за столом.

— Сам я не видел, — Доктор покачал головой. — Но ко мне приносили раненого сталкера. Он говорил много, и, скорее всего, это был всего лишь горячечный бред. Но это слово — Марево — врезалось в память. Ведь это что-то связанное со временем?

Теперь, опрокинув шаткий стул, вскочил сталкер.

— Говорите, Док, говорите! — сверкнув глазами, потребовал он.

Самохин посмотрел тяжелым взглядом на сталкера, потом на Буку, ничего не сказал и уставился на Доктора. Доктор подтянул к себе освободившееся от Антонова плетеное кресло, сел, сложив руки на коленях и глядя куда-то сквозь стену.

— Это был очень странный бред, — заговорил Доктор. — Во-первых, сталкер этот заявил, что он у меня он уже в седьмой раз. Хотя на память я пожаловаться не могу, и уверен, что видел его впервые. Но из некоторых подробностей его рассказа становилось очевидно: он знал многое обо мне, но главное — о том, что буду делать я сам в ближайшем будущем, в течение нескольких последующих часов.

— И что же стало с этим сталкером?

— Он умер, — спокойно сказал Доктор. — Бывают такие повреждения, особенно связанные с аномалиями, что даже я не в состоянии помочь. В течение нескольких последующих часов произошло кое-что из предсказанного этим странным человеком. В общем, было чему удивляться. Впрочем, речь не об этом. Он упоминал Марево…

Доктор кашлянул в кулак, задумался, припоминая:

— Зачем же оно ему было нужно, это Марево? Я же говорю: большая часть из того, что он нес, была болезненным бредом, бессмысленным набором слов… Ах, да… Он пробормотал что-то вроде «Вернуться и пройти эту локацию заново».

— Что это значит? — Маус приподнял брови.

— Его будто зациклило на какой-то «локации», которою он не мог «пройти». И он, якобы, раз за разом возвращался в одну и ту же точку пространства и времени — и все начинал сначала. И каждый раз попадал ко мне. И… каждый раз умирал.

— Как же это… — пробормотал Петля.

— Хороший вопрос, — серьезно кивнул Доктор. — И якобы каждый раз друзья-сталкеры, которые притащили его ко мне, забирали его мертвое тело — и несли его в Марево. Тело возвращалось назад — и он снова проходил свою локацию…

— Действительно, бред, — сказал майор.

— Согласен, — кивнул Доктор. — Только перед смертью он предсказал внеочередной выброс на АЭС. И тот случился — четко в момент наступления его смерти…

Бука смотрел на Доктора расширившимися глазами, губы его дрогнули, будто он хотел что-то сказать — и забыл, что именно. Доктор медленно поднялся с кресла. Повернулся было чтобы направиться к выходу, но остановился, задумавшись, и добавил:

— Кстати, я не говорил еще, что по его же словам Марево появляется именно здесь, на Болоте? И всего на два-три дня после выброса. Потрясенные слушатели молчали. Доктор любовался произведенным эффектом.

Антонов сидел на полу операционной. Пьяно улыбаясь, он рассматривал в свете мощных ламп свой трофей — патрон с ничтожными остатками уничтоженного «эликсира» — заветной субстанции с кодовым обозначением «Зет-восемь».

— Нет выхода… Другого выхода нет… — бормотал физиолог, словно убеждая себя в чем-то.

Он врал. Врал самому себе. Потому что дело было вовсе не в том, был ли какой-то выход из сложившейся ситуации или не было — это всего лишь повод. Повод для того, чтобы пойти на поводу у соблазна — величайшего соблазна в его пресной, бедной на события жизни ученого. Потому что в каждом ученом, какую бы он карьеру ни сделал, всегда злой занозой сидит зависть к счастливчикам, сделавшим одно-единственное открытие, но такое, что сотрясло науку, перевернуло мир и навсегда впечатало их имена в историю. Это была зависть к чужой гениальности.

А эта штука должна была кому-то подарить особые, не доступные простому смертному способности. Это и принято называть гениальностью. Но до сих пор была лишь пара свидетельств такого эффекта, да и то оба случая засекречены. И если он передаст образец в Институт — кому же предстоит стать третьим счастливчиком? Тому, в кого ткнет пальцем наделенный властью заказчик. Кто-то, далекий не только от гениальности, но даже от рядового таланта, а может, и напрочь лишенный образования, острого ума и здравого смысла, будет решать один из важнейших вопросов мироздания: кому определять дальнейший ход человеческой мысли.