Вирус бессмертия - Дмитрий Янковский

– Знаю, – вздохнул Дроздов.

– Но я вам скажу вот что. Тарасенко, который в деревне комсомольским секретарем, парень очень толковый. И предан делу, это я вам точно говорю. И боевит. Мы с ним год назад содействовали в поимке беглого. Хорошо он себя показал. И ребята при нем тоже не промах. Так что если насчет подсобить, это он завсегда. Можете на него рассчитывать.

– Добро. До деревеньки-то далеко? Карту я смотрел, да по ней разве поймешь, сколько пути…

– Ну, на автомобиле часа за два будете.

– Что ж! – Дроздов пожал комиссару руку. – Тогда я поеду. Хотелось бы засветло добраться.

Он покинул кабинет и, миновав охранника с винтовкой, спустился по скрипучим ступенькам крыльца. Во дворе отдела, рядом с огромной лужей, в которой плавали опавшие листья, стоял легковой «Студебекер», выделенный Свержиным для дальней поездки. Верный Сердюченко к вождению этой машины допущен не был, так что пришлось согласиться на водителя, назначенного начальством.

Неподалеку от «Студебекера» понуро топталась оседланная каурая кобыла. Рядом, сидя на чурбаке, курил красномордый мужик, исполняющий при отделе обязанности повара. А вот водителя нигде видно не было.

– Ты шофера моего не видал? – поинтересовался у мужика Дроздов.

– Да как же не видал? Он уже почитай как с полчаса в казарме крутится. У меня махорку пытался стрельнуть.

«Вот я ему стрельну… – мысленно пригрозил Максим Георгиевич и направился к боковой деревянной пристройке. – Так накурится, что из ушей дым пойдет».

Водителя он заметил сразу за углом, где тот весело балагурил с двумя сменившимися из караула красноармейцами. Один из них спросил у шофера:

– Так ты что, выходит, за ведьмами охотник? Вот уж не думал, что наркомат такими оказиями занимается.

– Дурак ты, – беззлобно буркнул водитель. – У нас дела особой важности, между прочим. Не по твоим соплям. Ведьмы, они, может, и не ведьмы, но вот враги трудового народа точно.

– Игнатьев! – рявкнул Дроздов так, что красноармейцы шарахнулись, а водитель побледнел. – Где тебя черти носят? Я тебя уже четверть часа найти не могу, а ты тут людям отдыху не даешь. То махорочку стреляешь, то небылицами кормишь. Заводи машину, пустобрех! А то и до ночи до места не доберемся. Всю дичь без нас побьют! Я тогда тебя самого вместо лося пущу, так и знай.

Красноармейцы пришли в себя и заржали, а Игнатьев пристыженно засеменил к «Студебекеру».

Когда мотор затарахтел, выпуская из выхлопной трубы сизые клубы дыма, Дроздов уселся на переднее сиденье и сильнее обычного хлопнул дверью.

– Что же вы меня, Максим Георгиевич, перед людями позорите? – насупился Игнатьев. – Разве мы на охоту едем? И впрямь ребята подумают, что я им байки рассказывал.

– Если бы Бог существовал, я бы на твоем месте молил его, чтобы они так и подумали, – прошипел Дроздов. – Потому что если они примут на веру твою трепотню, я тебя под трибунал отдам за разглашение служебной тайны.

– Так они же не враги народа! Красные бойцы!

– А это, как ты сам говоришь, не твоих соплей компетенция. Понял? Твое дело баранку крутить, а мое отличать шпионов от красных бойцов. Поехали! Карту хоть помнишь?

– Помню, помню! – произнес водитель. – Враз домчу!

– Ладно. Но еще раз замечу за болтовней, пеняй на себя. Понял? Болтун – находка для шпиона.

– Да как не понять! – Игнатьев тронул машину с места и выехал со двора.

Большую часть дороги ехали молча. Дроздов задумчиво глядел на желтеющую стену леса по краю проселка, а шофер потел, стараясь не увязнуть в оставшейся после дождей грязи. И хотя день выдался солнечным, но уже холодеющие лучи не могли подсушить набухший от воды чернозем и склизкую глину. Дорога оказалась совершенно разбитой и от постоянной тряски Максима Георгиевича начало клонить в сон. Но спать он себе не давал, так что к деревне подъехал совершенно измотанным.

Было около четырех часов дня, когда «Студебекер» пересек околицу и покатил по размытой улочке между двух серых заборов. Местами дорога была подсыпана печным шлаком, чтобы сровнять особо глубокие лужи и промоины, мешавшие проехать телегам. За одной из калиток Дроздов заметил молодую женщину, вывешивающую белье на просушку по случаю погожего дня, и велел шоферу притормозить.

– Здравствуйте! – приоткрыв дверцу, окликнул он незнакомку. – Подскажите, как мне найти Тарасенко?

– Михаила, что ли? Или батю его? – Женщина оторвалась от работы, с удивлением разглядывая непривычную для этих мест машину.

– Комсомольского секретаря.

– Ну, это тогда Михаил. Обычно до обеда он в сельсовете, а сейчас должен быть дома. Вы поезжайте прямо. Вон, видите церковку? От нее по правую руку будет улочка, и на ней третий дом как раз Тарасенок.

– Спасибо, – Дроздов захлопнул дверь. – Слышал, Игнатьев, куда ехать?

– Слышал, слышал. – Шофер тронул машину и покатил в указанном направлении.

Возле старой, полуразрушенной церкви свернули на боковую улочку и остановились у третьего дома. Дроздов выбрался на дорогу, брезгливо кривясь и стараясь не запачкать туфли в курином помете.

Забор Тарасенок был крепок и сделан из трехвершковых досок, свезенных скорее всего с местной лесопилки. Одних гвоздей на такой забор должно было уйти никак не меньше четырех фунтов, о чем Дроздов как само собой разумеющееся сделал в голове пометку. Никогда не знаешь, когда эта пометка сгодится, но, как правило, пригождались они всегда. Рано или поздно. Подмечать чужие промахи, слабости и страстишки давно вошло у Максима Георгиевича в привычку.

Почуяв чужака, за калиткой залаял огромный лохматый кобель. Он лязгал цепью, сверкал глазами и скалил зубы. Скрипнула дверь дома, и на крыльце показался крепкий старик. Одет он был в галифе и скрытую под застегнутым пиджаком рубаху. На голове кепка, на ногах сверкающие сапоги.

– Цыц, шельмак! – рявкнул он на собаку и подозрительно оглядел Дроздова. – А ты кто будешь?

– Я из Москвы, – представился Дроздов, доставая и разворачивая документ. – Из Наркомата внутренних дел. Зовут меня Максим Георгиевич Дроздов.

– Начальство, значит, – без всякого трепета усмехнулся старик, покосившись на бумагу. – К моему пожаловал? Дома он. Щи хлебает. Проходи во двор. Цыц, говорю! Вот я тебя сейчас! – Хозяин топнул ногой, и кобель, поджав хвост, ускользнул в конуру, выставив наружу лишь кончик носа.

Старик провел энкавэдэшника в прибранный дом, где за столом на кухне склонился над миской крепкий парень лет двадцати трех – откормленный громила, какие в Нижнем по зиме ходили к реке биться стенка на стенку. Он работал ложкой, как веслом, зачерпывая щи, громко чавкая и сопя.

– Это к тебе, – оторвал его от еды старик. – Товарисч из Москвы.

Молодой Тарасенко вздрогнул и обернулся.

– Товарищ Дроздов, – протянул руку Максим Георгиевич. – А ты, как я понимаю, Михаил?