Тайны Великой Скифии. Записки исторического следопыта - Игорь Коломийцев

По свидетельству китайских летописцев, жуань-жуаньское государство после этого «пришло в большое волнение, каждый род отдельно живет, и попеременно грабят друг друга»{56}. В это время вновь восстали телесцы. Воспользовавшись беспорядками в каганате, брат замученного вождя Мивоту — некто Ифу — восстановил независимость государства Гаогюй. Армия «Высокой телеги» напала на армию Поломэна и разбила ее.

Но уже в 523 году сбежавший из Китая в Степь Анагуй снова возродил каганат. В следующем году по просьбе китайского императора он подавил народное восстание на северной границе империи. И снова разбил несчастных телесцев, которые, несмотря на свою многочисленность, так и не научились побеждать опытных в военном деле жуань-жуаней. Позже телесцы еще несколько раз поднимали бунты, но каждый раз их подавляли в крови.

Весной 550 года Великая степь снова пришла в движение. Неукротимые неудачники телесцы предприняли очередную попытку освободиться от своих угнетателей. От верховьев Иртыша на своих высоких кибитках эти племена двинулись к сердцу жужаньской державы — Хангайским горам в Монголии, где в это время располагались центральные становища жуань-жуаней. Восстание вспыхнуло, видимо, стихийно, ибо никакого серьезного плана действия у бунтарей не было, да и имена организаторов мятежа до нас не дошли. Не были скоординированы действия телесцев и с потенциальными союзниками — китайской державой Тоба-Вэй. Короче, не было ничего, кроме страстного желания отомстить обидчикам и стремления свергнуть ненавистное иго. Без сомнения, многочисленных, но плохо вооруженных повстанцев ждала участь их предшественников.

Но когда обреченные на заклание добрались почти до середины пути, навстречу им из урочищ и ущелий южного гобийского Алтая вдруг выехали стройными рядами закованные с ног до головы в железо всадники с длинными копьями в руках на высоких и красивых жужаньских конях. Их шлемы и пластинчатые панцири переливались на южном солнце, острия копий сулили смерть, а над всем диковинным войском развевалось невиданное знамя — черное с золотой волчьей головой посередине. Это были тюрки.

В течение столетий древние тюрки (или, как правильнее их называть, «тюркюты»), потомки рода Ашина, ведущие свою родословную от волчицы и царевича-калеки, были рабами-плавильщиками жужаней. Они добывали железную руду в горах Алтая, плавили металл в сыродутных печах и создавали эти нехитрым старинным способом металлические изделия, качество которых порой на порядок превосходило современное.

Потомки волчицы ковали доспехи, мечи, наконечники стрел и копий для вооружения своих грозных хозяев. Можно сказать, что они своими руками создавали себе кандалы. Но ни сами они, ни отцы их, ни деды никогда не воевали. В отличие от непримиримых телесцев, за почти столетие с момента их расселения в Алтайских горах они ни разу не взбунтовались. Трудолюбивые и покорные — такими их считали жужане, почему и отправили на самый ответственный участок — в плавильни. Но недаром у всех древних народов считалось, что кузнецы доводятся родней черту. Да и в самом тихом омуте, как известно, всегда заводится какая-нибудь нечисть. Плавильщики жужаней давно замыслили измену и ждали лишь удобного случая. И, похоже, он наступил.

Первотолчком, как всегда в этой части Степи, стали события в Китае. Тобасцы к началу VI века уже успели пройти самоубийственным путем хуннов до самого конца. Они утратили свои степные обычаи, свой язык, свою воинственность и стали слабой и изнеженной северокитайской знатью. В 531 году полководец Гао Хуань, китаец по происхождению, поднял восстание на северо-востоке державы Тоба-Вэй. Он сумел разбить тобаские войска и занял столицу государства город Лоян. Первоначально он действовал якобы в интересах одного из царевичей прежней династии. Но когда победа была одержана, провозглашенный императором царевич, страшась своего китайского полководца, бежал на Запад в город Чаньань, где его поддержал другой полководец — Юйвынь Тай — окитаевшийся кочевник-сяньбиец{56}.

Китайская империя Вэй распалась на две державы — Западную и Восточную, где тобаские императоры были лишь ширмой, а реальная власть принадлежала на востоке китайцу Гао Хуаню, а на западе — сяньбийцу Юйвынь Таю. Уже через несколько лет маски будут сорваны, и трупы царевичей прежней династии поплывут по китайским рекам. Дракон совершит очередное свое превращение.

Обе враждующие стороны — Запад и Восток — будут искать союзников. Гао Хуань заключит договор с Анагуем — каганом жужаней. Юйвынь Тай отправит посольство в Степь в поисках какого-либо противовеса жужаньской орде.

В 545 году послы доберутся до Алтая, где их примет тюркский хан Бумын. Прибытие китайской делегации с предложением союзного договора вызвало у тюрок небывалый ажиотаж. В орде все стали поздравлять друг друга, говоря: «Ныне к нам прибыл посланник от великой державы, скоро и наше государство возвысится»{56}.

Заключение сепаратного мира само по себе, конечно, было изменой хозяевам. Но Бумын и его подданные, видимо, давно мечтали освободиться от гнета и поэтому пошли на этот риск. К тому же они сумели скрыть от своих господ сам факт подписания договора, и в течение более пяти последующих лет занятые внутренней братоубийственной войной жуань-жуани ничего не подозревали. Зато тюрки вовсю готовились к будущей войне: ковали себе оружие, покупали у жужаньцев лошадей, тренировали свою армию. И все же шансы их на победу над воинственной ордой хозяев были невелики, если не сказать, мизерны. Чтобы стать в Степи воином, надо быть всадником-виртуозом. А для этого недостаточно пяти-шести лет обучения — надо родиться в седле. Тюрки же были кузнецами, а не воинами. Как могли устоять они против профессионалов войны?

Но это не единственная загадка сыновей волчицы. В 550 году импровизированная армия тюрок встретила у подножия своих гор мятежные телеские племена. Что происходит в Степи, где встречаются две армии? Конечно же, битва. Но в этот раз неукротимые телесцы отчего-то не стали воевать, а полностью и безоговорочно признали над собой власть тюркютов. Добровольно приняли иго, которое, как покажут дальнейшие события, было не намного легче жужаньского.

Еще одна загадка этой истории: почему объединенная тюрко-телеская армия не обрушилась тут же, используя фактор внезапности, на ничего не подозревающих жужаней Анагуня? Почему хан Бумын выжидал несколько лет, всячески тянул время? Только на следующий год властитель тюрок и телесцев отправил посла к Анагую, кагану жужаней, и попросил себе в жены его дочь. Случись такой брак, он по законам Степи означал бы, что тюркюты более не рабы, а самостоятельные союзники кагана. Предложение было своего рода сознательной провокацией хана Бумына. Отказ давал ему повод для войны. Согласие предоставляло свободу.

Анагуй ответил грубо: «Ты мой плавильщик, (то есть раб), как ты осмелился сделать мне такое предложение?» Война становилась неизбежной. К тому же хан тюрок приказал казнить жужаньского посланника, принесшего невежливый ответ кагана. Параллельно переговорам с жужанями владыка тюрков продолжает свою дипломатическую игру с Западной Вэй и уже следующим летом получает в знак дружбы и союза китайскую принцессу в жены{56}.