Неземное тело - Галина Куликова

— Да ничего, — беззаботно махнул рукойИван, — я об этом думал. Если в ФСБ — так мы, можно сказать, по их заданиюи действуем. Если в милицию — та все равно в ФСБ передаст. И Орех по-любомуприкроет нас.

— Иван, ты невозможен. Орех для того и поручает нам всеэто, чтобы не светиться самому на каждом углу.

— Ладно, — прервал их Корнеев. — Хорошо то,что хорошо кончается. Подводим итог.

— Да, — согласилась Лайма, — теперь итоги.

— Если верить, — она заглянула в своизаписи, — Безбородову и Ершову, а верить им, мне думается, можно, здесьбыла лаборатория, которая занималась предположительно проблемами снов исновидений.

— Или чем-то космическим, если верить не им, а томуглухому гному, — добавил Иван.

— Может быть, и так, но это менее вероятно.

— Почему? — поинтересовался Медведь.

— Те двое говорили аргументирование. Безбородов вообщебыл в теме, а первому секретарю кто-то из работников лаборатории проговорился сперепугу. Такое не выдумаешь. Как думаешь, Евгений?

— Согласен. Добавлю, что глухой гном похож на человека,который выдает желаемое за действительность. Представьте себе — он отвечает заоборонку и не знает, чем там у него в области целый институт занимается.Кстати, почему он его институтом назвал — там же лаборатория всего лишь была?Не в теме дед, ох, не в теме!

— Ладно, оставим пока так. Далее. Партийныйвытрезвитель. Пардон, санаторий. Это вообще за гранью, но зато документальнодоказано.

— А лаборатория что — не доказана? — обиделсяМедведь.

— Документально — нет.

— А фотография?

— Что — фотография? Какой-то человек там. Да мало ликто это?

— В костюме, среди колхозников…— Корнеев с сомнениемпокачал головой. — Может, Иван и прав. Опять же — видны корпуса задеревьями. А этот тип, похоже, съемку хотел предотвратить. Правда, похоже.

— Корпуса на фото ничего не доказывают, — резонновозразила Лайма, — на них не написано, что это секретный объект. Будемсчитать фотографию косвенной уликой.

— И что же мы имеем в сухом остатке? — спросилКорнеев.

— Имеем? Первое — НАСА в лице Лейтера вряд лиинтересовалось бы санаторием-вытрезвителем. Второе. Последние сведения оработах в лаборатории относятся к восьмидесятому году. Затем ее перевели вдругое место. Сомнительно, что американцы пользуются такой протухшейинформацией. Все-таки четверть века прошло.

— Значит? — нетерпеливо спросил Медведь.

— Значит, некоему Ивану Медведю объявляютсяблагодарность за отлично проведенную работу и выговор за самодеятельность,которая могла окончиться скандалом, — отчеканила Лайма, и, посмотрев нарасстроенное лицо Ивана, рассмеялась: — Ты молодец! Такую провернул махину —мало кто справился бы. Теперь иди и отдохни как следует.

— А дальше чем я буду заниматься? — Медведь сновабыл готов к решительным действиям.

— Завтра с утра отправишься в архив… — противнымголосом начал Корнеев, и Медведь взглянул на него так, что его напарники, неудержавшись, расхохотались.

— Пойду разыскивать следы этого таинственногоследопыта, — грустно сказала Лайма.

— Не хочется? — сочувственно спросил Корнеев.

— Не люблю с бабками общаться. А эта ПелагеяНикифоровна одна только и может что-то рассказать о нем. Если вспомнит.Анжелика, ну, которая из магазина, говорила — милиция с ней билась, и никакогоэффекта. «Не ведаю», — твердит, и дело с концом.

— Может, и правда не ведает? Сколько бабке лет?

— Лет сто. Но следопыт у нее не один раз квартировал,вдруг она его вспомнит. В общем, пожелай мне, друг Евгений, «ни пуха, ни пера».

— Желаю, — сказал Корнеев, погружаясь в Интернет.

Лайма хмыкнула и отправилась выполнять намеченное.

…Бабка жила на самом краю деревни, в очень старом доме,который так потемнел от времени, что стал почти черным. Снаружи он казалсянемного скособоченным и запущенным, однако внутри был чистенький и свеженький,словно его только что хорошенько отмыла и отдраила бригада уборщиц. Перед тем,как попасть внутрь, Лайма долго барабанила кулаком в дверь — бабка Пелагея былане только очень старой, но, вдобавок ко всему, почти глухой.

«Теперь понятно, почему от нее добиться ничего невозможно!»— поняла Лайма после того, как битых полчаса пыталась объяснить старухе, ктоона и чего хочет. В ответ на ее многословные пылкие тирады раздавалось толькокаркающее: «Ась?» да «Чегось?».

«Надо что-то предпринять». — Лайма в отчаянии сталаозираться по сторонам. Бабка стояла, сложив руки над передником, и молчасмотрела на нее пустыми прозрачными глазами.

Ничего радикальнее, чем написать свой вопрос на бумаге.Лайме в голову не пришло. Однако виртуозно исполненная пантомима под названием«Дайте мне ручку и бумагу» на Пелагею Никифоровну никакого впечатления непроизвела. Она стояла как истукан и упорно продолжала молчать.

Лайма выбежала из негостеприимного дома, промчалась черезвсю деревню, напугав не только дворовых собак, но своих собственных соседей.Обратно вернулась через двадцать минут, крепко сжимая в левой руке невесть какпопавшую в карман корнеевской куртки ручку с надписью: «XX съезд акушеров игинекологов». В правой был блокнот, где Лайма делала выписки из лейтеровскихкниг, пытаясь выудить оттуда что-нибудь полезное, в связи с чем блокнотоказался практически пуст.

Запыхавшаяся, потная, с красным от беготни и злости лицом.Лайма поднялась на уже знакомое крыльцо. Она боялась, что снова придетсяломиться в избу, однако дверь оказалась приоткрытой. Осторожно войдя внутрь.Лайма увидела, что Пелагея Никифоровна так же монументально и бесстрастно стоитпосредине комнаты, словно поджидая гостью.

А увидев ее, вдруг заговорила низким сильным голосом:

— Чего ты, девка, туда-сюда носишься? Если спроситьхочешь, возьми да напиши, глухая я совсем стала. Карандаш и бумажка вон — настоле лежат.

Если бы столетняя Пелагея Никифоровна была молодыминтересным мужчиной, то акушерско-гинекологйческая ручка вместе с блокнотомполетели бы ей в голову. Вместо этого естественного жеста Лайме пришлосьзаискивающе улыбнуться.

Но на этом испытания не закончились. Совершенно забыв, чтотак и не объяснила бабке Пелагее, кто она такая и зачем пришла. Лайма на листеблокнота крупно, печатными буквами вывела: «Как звали вашего жильца, которыйпропал?» Старуха минут пять, щурясь, разглядывала протянутый ей блокнот. УЛаймы затекла рука, но она терпеливо ждала. Вдруг бабка Пелагея молча встала,развернулась и уплыла куда-то в глубь дома за занавеску. Там она долго шуршалаи звякала чем-то, тяжело вздыхая. Лайма испугалась, что смертельно ее обидела итеперь диалог (если все это можно назвать диалогом) прервется навсегда.