Бездна. Первые после Бога - Юрий Корчевский

Командир лодки и сигнальщики были на ходовом мостике рубки. В такой день авиации можно было не опасаться – ни наши, ни немецкие самолеты не летали. Но из-за плохой видимости можно было не углядеть вовремя надводных кораблей противника.

«Малютка» погружалась долго, медленнее всех других советских подлодок – 80 секунд, целая вечность. За это время враг запросто мог расстрелять лодку из пушек, и потому сигнальщики не отрывали глаз от биноклей.

Но военная судьба была сегодня благосклонна, и лодка подводным ходом вышла на позицию.

Пока видимость была ограниченной, командир решил обследовать берег западнее Варангер-фьорда – на случай шторма или налета авиации необходимо было присмотреть узкую и глубоководную шхеру. Кроме того, если повезет, нанести на карту увиденные береговые батареи неприятеля. Каждый командир лодки, если удавалось обнаружить военную цель, докладывал о ней в штаб, и данные, переданные им, наносили на свои карты командиры других подлодок.

Они прошли вдоль берега, но из-за пелены дождя рассмотреть что-либо на берегу было решительно невозможно.

Командир приказал разведать подходы к заливу Петсамовуоно.

Из-за берегового уступа показался немецкий тральщик. Низкий силуэт подлодки на фоне седых скал был малозаметен, и тральщик повернул в залив. Здесь он встал и дважды моргнул прожектором на берег. Оттуда отсемафорили, и тральщик двинулся дальше.

– Что это он? – командир спросил негромко, под нос, как будто самого себя.

Но Володя, несший вахту сигнальщика, стоял рядом и услышал.

– Наверное, противолодочная сеть там. Тральщик дал сигнал, сеть с берега лебедкой опустили, и корабль прошел.

– Похоже на то, – согласился командир, – надо понаблюдать.

Лодка стояла в крейсерском положении, почти прижавшись к скалам. Ближе полусотни метров к берегу подходить было нельзя, слишком свежи были воспоминания о поломке ходового винта, когда до базы пришлось добираться на буксире.

Из залива шел небольшой транспорт. Он сбросил ход, дал две короткие вспышки прожектором и вышел в открытое море.

– Точно, сеть там у них. Может, дождаться ночи, отсемафорить самим и под покровом темноты в надводном положении войти в залив?

– Нет, товарищ командир. У немцев наверняка телефонная связь есть. Как проходит в залив корабль, они сообщают – просто, по логике вещей, обязаны. А мы, даже если и пройдем, к причалу подойти не сможем – так ведь?

– Предположим.

– Немцы не дураки, они сразу начнут искать, куда делось судно. А потому пустят по заливу тральщик или сторожевик. Тут он нас и накроет глубинными бомбами. У нас свободы маневра не будет.

– Грамотно мыслишь, не как простой торпедист. Краснофлотец Батищев!

– Я! – отозвался второй сигнальщик.

– Спускайтесь в рубку.

– Есть!

Вахтенный по трапу спустился в центральный пост – все лучше, чем мокнуть под дождем.

Командир помолчал немного, собираясь с мыслями.

– Тебя как на самом деле зовут?

– Владимир.

– Сейчас ты Александр Поделякин, был Александром Оглоблиным, а недавно я узнал твое лицо на фотографии.

– Не может быть! – вырвалось у Володи. – Где?

– А чего тогда ты так разволновался? Встречался я недавно дома с одним из командиров подлодки – фамилию называть не хочу. Посидели, выпили, он мне фото выпускников училища подплава показал. А рядом с ним на том фото – твое лицо. Как ты это объяснишь?

– Мало ли похожих людей, товарищ капитан-лейтенант?

– Бывает, конечно. Только приглядываться я к тебе стал после этого. И знаешь, какие выводы сделал?

– Никак нет.

– Да оставь ты это ненужное солдафонство! От итогов нашего разговора многое зависит. На лодке поговорить без лишних ушей невозможно. Если я тебе сейчас не поверю – шлепну, и рука не дрогнет, – как бы невзначай командир коснулся кобуры тяжелого ТТ, висевшего, по флотской моде, на длинных ремешках на поясном ремне.

В походах носил личное оружие только командир – на подлодке он царь и бог, и его приказы должны выполняться беспрекословно. Имеющаяся на лодке пара ручных пулеметов и несколько карабинов были заперты под замком.

– Так вот, – продолжил свой разговор командир, – сначала я твое любопытство – когда ты по отсекам ходил, знакомился – принял за простой интерес. Ну, все-таки подводником стал! А потом – случай с минрепом. Не может рулевой с гражданского судна владеть легководолазным снаряжением – у нас на флоте не каждый офицер знает, как им пользоваться. А шлюзование? Это, пожалуй, самая сложная часть подготовки. Ты и ее выполнил так, как будто делал это не раз. И с минрепом справился быстро, я специально время засек. За сорок минут прошел, а кислорода в аппарате на сорок пять. Впритык! Этого только тренировками достичь можно. Вот я и хочу услышать от тебя внятный ответ: кто ты есть на самом деле? Как твоя настоящая фамилия и почему скрываешься под чужими документами? – Командир замолчал и посмотрел на Володю в упор.

– Да, – согласился Володя, с трудом разомкнув непослушные губы, – я не тот, за кого себя выдаю. Я капитан третьего ранга… – и Володя назвал фамилию капитана «эски», торпедированной финской субмариной на Балтике.

Капитан «малютки» с облегчением выдохнул:

– Именно эту фамилию мне назвали! Причем в числе лучших выпускников школы! А дальше?

Володя решил не говорить всю правду – о том, что он, лейтенант Владимир Сычев, волею случая попавший в это время и в другое тело, о полярном конвое и пленении его немецкими подводниками, о зимовке на острове. После услышанного командир сочтет его ненормальным и запрет под замком до конца похода, чтобы по возвращении сдать его на базу и в дурдом. Или даже не так. Он его просто застрелит – вот здесь и сейчас. Иначе как ему потом объяснять, как человек с чужими документами попал на лодку? А может, он немецкий или финский шпион – тогда капитан-лейтенант становится пособником врага.

Надо врать, но правдоподобно, решил Володя. Не поверит капитан-лейтенант – шлепнет.

– Ну, я жду, времени нет, – поторопил его командир.

– На меня, как и на старпома лодки, написали ложный донос. Старпом был арестован НКВД, а меня успели предупредить друзья. Я сбежал из Ленинграда на Север, жил по чужим документам. Но я подводник и жить без моря не могу!

Чувствовалось, что командир ошарашен таким признанием, даже растерян. Он не знал, что теперь предпринять. Если бы он не допытывался, жил бы спокойно. Сдать Володю? Самому замараться, на флоте потом руки для пожатия не подадут. И органы вцепятся – почему на лодку взял? Оставить все как есть? А если вскроется? Со всех сторон виноват.

Все-таки капитан-лейтенант был командиром и решения привык принимать быстро.

– Кому-нибудь еще говорил?