Дремлющий демон Декстера - Джеффри Линдсей

— Дай увеличение, — сказал я.

Прыщавый подвинул курсор, выделил темную фигуру на экране и кликнул мышкой. Картинка прыжком приблизилась.

— Хорошего разрешения не получить, — заговорил он, — мало пикселей…

— Заткнись, — сказала Дебора.

Она с таким напряжением смотрела на экран, как будто собиралась его расплавить, впрочем, я сам смотрел точно так же. И догадываюсь почему.

Было темно, и человек все еще стоял слишком далеко, но по нескольким деталям я понял, что есть в нем что-то до странности знакомое; то, как он стоял, замерев в компьютерном изображении, то, как распределял вес на обе ноги, общее впечатление от его профиля. Непонятно и странно, но он как бы с чем-то согласовывался. И как только громкая волна сиплого смеха вырвалась с заднего сиденья моего мозга, до меня дошло, оглушающим аккордом концертного рояля, что на самом деле он ужасно напоминает…

— Декстер?.. — произнесла Дебора каким-то тихим и сдавленным, хриплым голосом.

Да, действительно. Напоминает Декстера.

Уверен, что Дебора отвела юного любителя грязных волос назад в холл, потому что, когда я снова поднял глаза, она стояла передо мной, одна. Несмотря на синий мундир, теперь она совсем не походила на копа. Выглядела Деб озабоченной, как будто не могла решить — кричать или плакать, как мамочка, которая узнала, что такой хороший и любимый сыночек по-крупному подставил ее.

— Ну? — потребовала она, и я согласен — у нее был на то повод.

— Не то чтобы слишком плохо, — сказал я. — А ты?

Она пихнула ногой стул. Стул упал.

— Черт возьми, Декстер, брось умничать! Скажи мне что-нибудь. Скажи, что это был не ты! — Я не произнес ни слова. — Ну, тогда скажи мне, что это был ты! Просто скажи что-нибудь! Хоть что-нибудь!

Я покачал головой. По правде, сказать мне было нечего, и я снова покачал головой.

— Я достаточно уверен, что это не я. То есть я не думаю, что это я.

Даже для меня эти слова звучали так, как будто я крепко стою обеими ногами на тропе, ведущей в страну хромых ответов.

— Что это значит — «достаточно уверен»? — продолжала требовать Деб. — Значит ли это, что ты не совсем уверен? Что на записи мог быть ты?

— Ну… — Я выдал поистине блестящий и находчивый ответ. — Может быть. Не знаю.

— А «не знаю» означает, что ты не знаешь, сказать мне или нет, или что ты на самом деле не знаешь, ты ли это на записи?

— Я почти уверен, что это не я, Дебора, — повторил я. — Но я, правда, не знаю наверняка. Похоже на меня, так ведь?

— Черт! — сказала она и еще раз ударила ногой по стулу. Тот с грохотом врезался в стол. — Как ты можешь не знать, черт побери?

— Это довольно сложно объяснить.

— Попробуй!

Я открыл рот и впервые в жизни ничего не смог сказать. Как будто все вокруг не так уж плохо, а вся сообразительность куда-то ушла.

— У меня просто… у меня были эти… сны, но, Деб, я правда не знаю, — запинаясь, пробормотал я.

— Черт! Черт! ЧЕРТ! — С каждым словом Дебора пинала стул.

И очень трудно было не согласиться с ее анализом ситуации.

Все мои глупые мазохистские мечтания повернулись ко мне своим блестящим и насмешливым краем. Конечно, это не я — как я мог там быть? Разве бы я не знал, если бы это был я? Очевидно, нет, мой дорогой мальчик. Очевидно, ты вообще ничего не знаешь. Потому что наши темные и глубоко сумеречные маленькие мозги рассказывают нам кучу всяких разных историй, которые втекают в реальность и вытекают из нее, а вот видеозаписи не лгут.

Деб начала еще одну серию жестоких атак на стул и вдруг успокоилась. Ее лицо залилось краской, глаза стали похожи на глаза Гарри больше, чем когда-либо.

— Хорошо, — сказала она. — Значит, так.

Она моргнула, сделала паузу, потому что в этот момент до обоих нас дошло, что Деб только что произнесла одну из любимых фраз Гарри.

И всего на секунду Гарри возник в комнате между мной и Деборой, такими разными, и все же его, Гарри, детьми — двумя странными побегами его уникального наследия. Стальная осанка вдруг куда-то пропала, и Деб стала выглядеть совершенно по-человечески, я давно такого не видел. Она долго смотрела на меня, потом отвернулась.

— Ты мой брат, Декс, — сказала она.

Уверен, это не то, что она на самом деле намеревалась сказать.

— Никто тебя не осудит, — ответил я.

— Черт тебя возьми, ты мой брат! — прорычала Деб, и ее свирепость просто поразила меня. — Я не знаю, что там было между тобой и отцом. Вы об этом никогда не говорили. Но я знаю, что бы сделал он.

— Выдал бы меня, — сказал я, и Дебора кивнула:

— Правильно. Он выдал бы тебя. Что я и собираюсь сделать.

Она отвела от меня взгляд, в окно, далеко за горизонт.

— Мне нужно закончить опрос свидетелей, — сказала она. — Оставляю тебя ответственным за определение важности этой улики. Возьми запись домой, на свой компьютер, и разберись, если найдешь, в чем разбираться. А когда я здесь закончу, перед тем как вернуться, чтобы сдать смену, я заеду за ней и послушаю, что ты скажешь. — Она посмотрела на часы. — Восемь часов. И если после этого мне придется тебя сдать, я тебя сдам. — Деб посмотрела на меня долгим взглядом. — Черт возьми, Декстер, — тихо сказала она и вышла из комнаты.

Я подошел к окну. Внизу кольцо копов, репортеров и зевак кружилось как водоворот — никаких перемен. Вдалеке за стоянкой виднелась скоростная дорога, забитая машинами и грузовиками, мчащимися с предельно разрешенной в Майами скоростью в девяносто пять миль в час. А за всем этим в далекой дымке поднимались очертания Майами.

А здесь, на переднем плане, стоит плохо соображающий, оцепенелый Декстер, смотрит в окно на город, который не умеет разговаривать, а если бы и умел, то все равно ничего бы не сказал.

Черт возьми, Декстер.

Не знаю, как долго я смотрел в окно, но вдруг до меня дошло, что там ответов на вопросы мне не найти. Но они могли быть в компьютере капитана Прыща. Я подошел к столу. У машины есть пишущий дисковод. На верхней полке я нашел коробку чистых компакт-дисков, вставил один в дисковод, скопировал весь файл записи с веб-камеры и вынул диск. Подержал в руке, осмотрел; ему нечего было сказать мне, и тихий смешок, который, как мне показалось, напомнил голос с заднего сиденья, возможно, был плодом моего воображения. Но на всякий случай я стер файл с жесткого диска.

Пока я шел к выходу, дежурные копы из Броварда ни разу не остановили меня, даже не пытались заговорить, однако мне казалось, что все они смотрят на меня с явным и очень подозрительным безразличием.

Интересно, именно так чувствуешь себя, когда у тебя есть совесть? Я полагал, что никогда этого не узнаю — в отличие от бедняжки Деборы, разрываемой на части слишком большим для нее грузом. Меня поразило ее решение — оставить меня решать, существенна ли улика. Очень тонко. Очень в духе Гарри; это как оставить на столе перед виновным другом заряженный пистолет и уйти, зная, что вина сама нажмет на спусковой крючок и сэкономит городу затраты на расследование. В мире Гарри совесть мужчины не способна ужиться с бесчестьем.