Лихая шайка - Евгений Сухов

Пороховицкий смешался, но в ту же минуту овладел собой, стараясь не показать своего замешательства. Воспоминания далекого прошлого, когда Гусынина год как овдовела и решилась завести с ним бурный и не лишенный приятных воспоминаний роман, были сейчас так некстати.

Полковник откашлялся.

– Я бы мог назвать вас сейчас… – слова не шли на язык. – Я бы мог называть вас и сейчас, как тогда…

– Ну же! – замерла Гусынина.

– Как и тогда, Алисой. Моей Алисочкой, – выговорил наконец он. – Но смею ли я? Столько лет прошло…

– Ах да! Я все забываю, Петр Лазаревич, что время идет. – Гусынина как-то ненароком скользнула взглядом по начинающей лысеть голове обер-полицмейстера. – Ну да это все в прошлом, – всхлипнула княгиня, и из глаз ее вновь брызнули слезы.

Повисла неловкая пауза.

Наконец Алиса Владимировна подошла к зеркалу. Поправив прическу, княгиня вытерла платочком намокшее лицо и вернулась на середину комнаты.

– Да сядьте же вы хотя бы, Петр Лазаревич! Неужто и сесть вам у меня неможно! – с укоризной произнесла она.

– Алиса Васильевна! Что вы говорите такое? – Полковник сконфуженно огляделся. – Я, только прикажете…

В просторнейшей гостиной Гусыниной, как и тогда, в те далекие времена, стояло много разной мебели. С той лишь разницей, что теперь мебель была вся новая, по последней моде. Многочисленные диванчики, кресла и кушетки установлены повсюду. На стенах висели картины. И все дорогое, со вкусом, впрочем, подобранное.

Комната была светла. Всюду на столиках стояли лампы, стены украшали всевозможные бра и светильники. Пороховицкий готов был поклясться, что и теперь, когда в зале задергивались тяжелые темно-зеленые портьеры, в комнате становилось так же светло, как и днем.

Обер-полицмейстер сел на ближайшую к нему кушетку и молча посмотрел на Алису Васильевну.

– Да не смотрите вы так на меня, Петр Лазаревич! Я и так сама не своя. Сейчас я вам все объясню. Вы только поймите, мне очень, очень трудно вам высказать все это. – Княгиня задохнулась. – Ах да, сейчас…

Гусынина опустилась на диванчик, стоявший подле кушетки.

– Сейчас я соберусь с духом и все вам расскажу. – Она вновь замолчала.

– Да что же, Алиса? – Петр Лазаревич неловко помялся. – Алиса, – повторил он, – что же такое произошло? Вы… Ты пугаешь меня.

– Петр, ты так ласков со мной… – жалобно простонала Алиса Васильевна, закрывая лицо руками. – Петр… Ты… Я знаю, ты стал большой человек. Карьера твоя так стремительно взлетела вверх. Я так рада. И ты очень, очень занят… Я не должна так беспечно расходовать твое драгоценное время…

– Да полно, Алиса, что же, наконец, случилось?

Выдержка начинала понемногу изменять Пороховицкому. Не в силах даже предположить о причинах столь странного поведения его бывшей возлюбленной, полковник с раздражением подумал, что фантазия его начинает рисовать уже разную околесицу.

– Это дело отчасти связано с твоим теперешним положением, – несмело начала Алиса Васильевна. – Оно деликатное и даже весьма. Я должна заручиться твоим…

– Алиса, прошу тебя, – с укоризной произнес Пороховицкий. – Это лишнее. Ты же знаешь, что можешь быть со мной предельно откровенна. Никто ничего не узнает. Не будь я Пороховицким!

– Да-да, я узнаю тебя теперь, – горячо подхватила Гусынина. Она нервно теребила пальцами измятый носовой платок. – Я могу на тебя рассчитывать, на тебя одного. Знай это…

Гусынина вновь перевела дух.

– Меня обманули, – наконец сдавленно выдавила она. – Вернее, я сама поддалась на обман. Я… О! Это так ужасно!

Пороховицкий замер в ожидании какой-то жуткой новости, которую непременно должна была сообщить после такой преамбулы княгиня.

– Я стала жертвой мошенничества, – наконец разрешилась Гусынина.

– Это ничего, – облегченно выдохнул Пороховицкий. – Многие теперь становятся жертвами мошенников. Обещаю тебе, я поймаю этого негодяя. Так что же все-таки произошло?

– Это все так… неприлично. Совестно мне вам говорить об этом, Петр Лазаревич, но… Случилось ужасное.

Гусынина снова закрыла лицо руками и заплакала. Но на этот раз рыдания получились не натуральными, а скорее вымученными.

– Да говори же ты, наконец, что произошло! – не выдержав, разразился Пороховицкий и сам устрашился своего тона, столь грубого для интимного разговора.

– Нет! – вскричала Гусынина. – Ты так изменился, Петр! Ты же не в казарме. Или как это там у вас называется?..

– Да, прости, прости, – извинился Пороховицкий, стыдясь своей несдержанности. Сцена тем не менее начала затягиваться, и нервы его грозили не выдержать. – Говори, – спокойно и властно произнес полковник, решив, что продолжения разговора он не выдержит.

Он протянул к княгине руку и, сжав ее пальчики в своей ладони, посмотрел ей пристально в лицо. Алиса Васильевна вспыхнула и опустила глаза. Вид у нее был жалкий, и весьма.

– Ну, голубь мой, кто посмел тебя обидеть? – совсем уже ласково произнес Пороховицкий, не выпуская ее руки.

– Я даже не знаю его настоящего имени. Теперь-то я представляю, что то было не настоящее его имя. Это пренепременно. Он с самого начала обманывал меня. Ах, я ужасно доверчива…

– Я знаю, ангел мой. Да кто же он? – поторопил полковник.

– Он назвался Альберт. На французский манер, знаешь. Так… Альберт, – протянула княгиня.

– Так-так-так, – начал соображать полковник.

У него мелькнула догадка, что дело это, возможно, было ему ближе, чем могла предположить бедная Алиса Васильевна. Образ неуловимого маравихера с Хитровки, уже успевшего набить полковнику оскомину, так и стоял перед его внутренним взором.

– А как он выглядел, этот человек?

– Вот. – Гусынина нежно сжала руку Петра Лазаревича. – Я так и знала, что ты не станешь задавать мучительных вопросов. Спасибо тебе…

– Так каков же он из себя? – повторил в нетерпении Пороховицкий.

– Он не могу сказать, что красив. – Гусынина, закатив глаза кверху, принялась вспоминать черты ненавистного обидчика. – Да он просто урод, – неожиданно заключила она вдруг. – Он только возомнил о себе, что красив, Петр. Только возомнил. А на самом деле урод! Страшный и неказистый!

– Птичка моя. – Пороховицкий понял, что добиться объективного описания ему сейчас едва ли удастся. – Какие у него волосы? Ты их видела? Он был в парике или нет?

– Он – брюнет! Он – жгучий брюнет, – подхватила в восхищении Гусынина, но тут же опомнилась и принялась за свое. – У него безобразно черный цвет волос. Такие у цыган бывают. Он их, правда, прилизывает гладко…

– Так, – ободрил рассказчицу обер-полицмейстер. – Что-нибудь эдакое из одежды, особые приметы какие на теле?