Бродяга. Воскрешение - Заур Зугумов

Итак, я вновь обрел свободу, на этот раз, к счастью, на долгих шесть лет. По воровским меркам это была целая вечность, но об этом я конечно же еще даже и не подозревал. Жизнь моя в то время протекала среди Урок Махачкалы, и, пока оба моих кореша находились в лагере на «четверке», я со свободы смотрел за зоной.

Дело в том, что время было очень шебутным и неспокойным. Каждый день преподносил сюрпризы. Но самым страшным было то, что сюрпризы эти люди ожидали от тех, кто стоял у кормила власти, кто управлял всем и вся. Смена денежных знаков в стране и полный подсос с куревом чуть не свели меня в могилу. А напряги с продуктами питания и баснословные цены на них?

Я был на грани нервного срыва. Чего мне только стоило тогда поменять все общаковые деньги, ходившие в зоне, на равное их количество, но в новых купюрах? А курево? Чай? Глюкоза?

На свободе пол-литровая банка обыкновенных окурков, продаваемых стариками, стоила рубль — так же как и из-под полы пачка сигарет «Прима», при государственной ее стоимости 14 копеек. А теперь представьте себе, как умудриться сделать так, чтобы на протяжении целого года, пока был подсос, зона курила, чифирила (хоть и не от вольного), но курила и чифирила, и, видит Бог, это не было моей заслугой.

Ни у кого в городе, кто имел хоть какое-то отношение к лагерю, не все так плотно увязано с мусорами, как у меня. В день по нескольку раз я подъезжал к зоне с гревом для своих друзей, и его хватало не только для них. Не считаясь с тем, что грев личный, Лимпус с Махтумом в первую очередь делились им с теми, кто был «под крышей» и «на кресту».

Но в зоне находились еще и мужики, у которых никого из родных не осталось, да «залетные» арестанты, но которые тоже хотели курева и чифиря — единственных радостей в жизни арестантов любых острогов, что было делать с этим? Вот тогда Воры и порешили все заботы и тяготы, связанные с зоной, доверить мне, и я оправдал их доверие.

Всего лишь раз покинул я Махачкалу, пока Лимпус с Махтумом сидели в зоне, да и то ради того, чтобы поехать с Ворами к Лабазу в зону, в город Салават, что в Башкирии. Он добивал там дикашку, и ему нужно было встретиться с Жуликами по одному серьезному вопросу. Однажды я уже навещал его там с Яхой и Махтумом, а теперь мне предстояла поездка с Аликом и Джони Кутаисским, который гостил в то время у нас в Махачкале. Лабаз в то время еще не состоял в семье, но был в большом авторитете не только среди земляков. Один тот факт, что двое Урок приехали к нему чуть ли не за тридевять земель, говорил о многом.

Так прошел еще один год, и, когда все мои друзья оказались на свободе, я покинул Махачкалу и вновь переселился в Первопрестольную.

Вокруг Лимпуса тогда собралось столько молодежи, которая смотрела на него, как на отца родного, что он никак не мог бросить их на произвол судьбы, ибо в воровском плане это могло бы быть очень опрометчивым шагом. То же самое касалось и Махтума, только он «работал» в другом районе города.

Что касалось меня, то я был вором, и меня никогда не прельщали все эти стрелки, разборки и тусовки по саунам с выпивкой и проститутками. Я любил тихие и укромные места, шампанское и танго в объятиях если и не любимой женщины, то уж наверняка не проститутки. Так что на этот раз я отбыл в Златоглавую один.

Это было время больших перемен, как во всей стране, так и в преступном мире в частности. Выросший на улице, с детства воруя и гастролируя по разным городам и республикам нашей необъятной страны, я слишком хорошо знал преступный мир. Его тупики и глухие закоулки для меня всегда являлись открытой книгой, и кому, как не мне, сразу понятно, что в моей вотчине произошла настоящая криминальная революция.

И это не громкие слова. Если раньше никому и в голову не могло прийти ослушаться Урку, то теперь это было даже не простое неповиновение, а открытое противостояние. И кем? «Лохмачами» — этими беспредельными рожами — либо выходцами с Кавказа, либо «быками» из преступных группировок России, у которых не было ничего святого.

Им ничего не стоило пустить пулю в затылок любому, кем бы он ни был и какого бы авторитета ни заслуживал. Они не обременяли себя комплексами воровской этики, им было безразлично, кто их оппонент — Вор в законе, преуспевающий бизнесмен или такой же, как и они, подонок. Количество денег — вот что определяло поведение, становилось мерилом дружбы, любви и жизни.

Столица была поделена на районы, где действовали разные бандитские кланы. Приехав в Москву, я пытался найти хоть кого-нибудь из старых ширмачей, чтобы продолжить работу в паре, но, стыдно признаться, их уже не было и в помине. Точнее, некоторые из них все же находились на свободе, но как они зарабатывали на жизнь? Их именами прикрывались барыги, они собирали дань с торгашей на рынках, выезжали на стрелки, разводили и сводили мосты, но лазить по карманам уже никто из них не хотел.

Как-то по телевизору я увидел криминальный репортаж. Старый карманник, мой лагерный кореш, лежал в луже крови, расстрелянный автоматной очередью неизвестными. Честно сказать, я здорово напился в тот день. И каждый раз, когда я вспоминал наши с ним беседы, мне приходили на память его слова:

— Сколь ни люби шербет, а пить его не станешь каждый раз, как мучит жажда, — опротивеет.

— Но ты же пил его всю жизнь, — попробовал возразить я ему.

— То было другое время, бродяга, а сейчас я не хочу быть хуже других и выглядеть глупее кого-то.

Говоря откровенно, и мне не однажды предлагали что-то подобное, но все это не по мне. Я был вольной птицей и слишком дорожил своей свободой и репутацией старого карманника, не замаранной никакими темными делишками, наподобие рэкета и ему подобным. Хотя к людям, предлагавшим мне все эти, с их точки зрения, блага, всегда относился с уважением, ибо знал наверняка, что желали они мне только хорошего. Да и люди те были людьми с большой буквы, уж я-то знал это точно.

Правда, почти никого из них не осталось сейчас в живых. Вражеская пуля, и всегда из-за угла, в затылок, настигала их в самый неожиданный момент. Когда в борьбу за обладание материальными ценностями вплетается борьба идей, жизненные столкновения приобретают особый драматизм.

Вобщем, к тому времени я остался один. Выгнав с утра свою видавшую виды «шестерку» из Серегиного гаража, я подъезжал после девяти часов к какой-нибудь автозаправочной станции и ждал в сторонке клиента, открыв капот машины, будто ремонтируя поломку, но так, чтобы с того места хорошо просматривалось окошко кассы. И как только я выпасал жертву с тугим гомоном в каком-нибудь из карманов, я следовал за его машиной на определенном расстоянии и пас до тех пор, пока он где-нибудь не припаркуется. В такое время, как правило, фраера на работу не ездили, так что вероятность того, что, поставив машину на стоянку, он зайдет в офис и затаится там до конца рабочего дня, была минимальной.

На этот раз фраер припарковался возле «Березки», что на Ленинском проспекте, возле универмага «Москва», и зашел в валютный магазин походкой преуспевающего бизнесмена. Через несколько секунд после того, как двери за ним закрылись, они отворились для меня, и я последовал за ним в отдел, где продавался антиквариат. Еще у окошка заправки я обратил внимание на забитый до отказа долларовыми купюрами лопатник этого фраера, который он посадил в скулу, в левяк, так что я знал, где работать.