Вычислитель. Пять умных повестей - Александр Громов

Через час, когда пленница успокоилась и начала бесцельно расхаживать по клетке, ее изображение вывели на экран в клетке пленника. Пустым рыбьим взглядом мирмикантроп смотрел на экран и молчал.

Но Мелани радостно заявила, что, кажется, уловила необычные биотоки его мозга. Пока очень слабые, чуть выше уровня электромагнитных шумов. По окончании пятнадцатиминутного сеанса они затухли не сразу.

На следующее утро сеанс повторили с тем же результатом. И еще раз повторили в полдень. Вечером – дважды. В меру осторожничая, пытались пройти по грани между нетерпением и риском испортить всю работу топорной поспешностью. Через двое суток пленник видел пленницу на экране по двадцать минут в течение каждого часа.

Мирмикантроп молчал.

– Ну и долго еще это будет продолжаться? – спросил Стах.

– Что ты имеешь в виду под словом «это»? – строптиво поинтересовался Бранд.

Стах вспыхнул.

– Не притворяйся дураком! Ты знаешь, что я имею в виду: твой эксперимент! Двадцать дней – и все без толку!

– Девятнадцать, – поправила Мелани.

– Пусть девятнадцать! Какая разница!

– Подожди еще, – сказал Бранд.

– Еще? Чего ждать? Дождемся, что эти твари найдут Цитадель! Я хочу знать только одно, самую малость: вы сами-то все еще надеетесь на успех или просто тянете время? Имейте в виду, терпение людей не беспредельно!

– Утихни, Стах, – тихо попросил Ираклий.

Он сильно сдал за последние дни, как-то усох, потемнел и на людях прилагал немалые усилия, чтобы не трясти головой. Кажется, он знал, что окружающие замечают его слабость и лишь до поры до времени не говорят о ней вслух, жалея старейшину. И это выводило его из себя.

– Мы все скоро утихнем, окончательно и бесповоротно! Вчера накрыли Ружицких. Кто следующий?

– Не вопи, я сказал, – поморщился Ираклий. – У нас не митинг, а рабочее совещание. Шалят нервы – возьми у Мелани успокоительное. Или придумай план получше.

– Вот-вот, совещание! Сидим тут вчетвером, как заговорщики… А третьей части колонии уже как не бывало!

– Но две трети еще живы, – сказал Бранд.

Стах задохнулся от возмущения.

– Полегче, полегче, – запоздало предостерег Ираклий.

– Две трети живы, так? Целых две трети! Шестьдесят человек потеряно – чепуха! Народим новых, это нам раз плюнуть! Мне только интересно, как бы ты запел, если бы твоя Хелен и внуки попали в одну треть?

– Запретный прием, Стах, – с отвращением произнесла Мелани. – Не ожидала от тебя.

Бранд медленно сосчитал про себя до десяти. Что он, Стах, понимает в потерях? Разве он терял сына, погибшего не в бою, с чем еще можно было бы смириться, а разорванного безмозглым клешняком? Разве его жена угасла от тоски? Разве жизнь уже довела его до того, что он перестал цепляться за нее, как кошка за занавеску?

Не перестал, в том-то и дело. Боится не только за других – боится и за себя. До того устал дрожать, что может выкинуть какую-нибудь героическую глупость. А ведь когда-то был разумным человеком…

– Кто кого потерял или мог потерять – считать не будем, хорошо? – сказал Бранд, и в голосе против воли прозвучала угроза. – Мы будем продолжать эксперимент. Я не знаю, что у нас получится, зато я знаю, что у нас нет другого выхода. Идти до конца. Только так.

– Очень хорошо, – неожиданно спокойно сказал Стах. – Насколько я понял из ваших слов, испытуемый не проявляет особого интереса к самке… Мелани, помолчи. Ты сама призналась, что не можешь с полной уверенностью сказать, биотоки какой природы ты уловила, да и уловила ли вообще. Так есть ли смысл и дальше биться лбом о стену? Может, пора скорректировать план?

– Каким образом, например? – спросил Бранд.

– Форсировать обработку пленников. Использовать в решающей фазе ее, а не его.

– Но мы готовим его, а вовсе не ее, – возразила Мелани. – Изменив план, мы потеряем несколько дней. А форсировать еще сильнее, извини, не можем. Некуда уже форсировать.

– Бранд?

– Возможно, мы что-то делаем не так, – высказал Бранд наболевшее. Поморщился. – Но лично я думаю, что прошло еще мало времени. Дай нам время, Стах. Результаты будут.

– Уверен?

– Почти.

– «Почти»! – с презрением выцедил Стах. – Ты знаешь, чего мне стоит держать людей подальше от пленников? Ах, не знаешь? Ты слишком занят для этого? Вчера Руфь пыталась проникнуть к мирмикантропу с ножом и зарезать его, чуть меня не зарезала, и я ее не осуждаю, нет…

Мелани поморщилась. Руфь была женой Джафара и ходила сама не своя с тех пор, как погиб муж. По-настоящему следовало бы заняться ей, помочь… хотя бы настолько, насколько может помочь врач.

Но разве на это есть время?

– Все думают так же, как она, – продолжал Стах. – А то, что после того как мирмикантропы взорвали дальние пещеры, иссякли наши источники воды, тебе известно? Запасов воды при самой жесткой экономии хватит дней на пять, на шесть. И нельзя вечно дышать регенерированным воздухом, надо когда-нибудь выпустить углекислоту. Люди в открытую говорят: ничего у Бранда не выйдет, надо собраться всем и внезапно атаковать. С такими настроениями борюсь я один!

Ираклий шевельнулся, будто хотел спросить: «Борешься ли?» Но так и не спросил.

– Сто раз об этом говорили, – мрачно возразил Бранд. – Можно перебить десант, но чем атаковать корабль?

– Катер с добровольцем и ядерным зарядом. Добровольцы есть.

– Никаких шансов.

Нервным движением Стах стер пот со лба.

– Крохотный шанс все же есть. Микроскопический. И почти все за то, чтобы попытаться.

– Ты тоже? – в упор спросил Бранд.

– Мы приняли иное решение, и я его выполняю, хотя и считаю глупым, – ледяным тоном проговорил Стах. – Но любая глупость имеет свой предел, за которым она становится преступлением…

– Ты полагаешь – уже?

– Это вот-вот случится. – Стах поднялся, чтобы уйти. – И тогда помогай тебе Бог, Бранд!

– Постой! – Забыв о том, что собирался остаться невозмутимым, Бранд вскочил, метнулся следом. – Дай нам с Мелани еще пять дней.

– Не обещаю.

– Три дня! Стах, только три дня!

Стах не ответил. Хлопнула дверь.

– Кажется, он говорил всерьез, – нарушила долгое молчание Мелани. – Ираклий! Почему ты его не одернул? Разве уже ничего нельзя сделать?

Кряхтя, старейшина выбрался из кресла. Голова его тряслась.

– Попытаюсь… А вы попытайтесь уложиться в три дня. Потом… потом я ничего не обещаю. Вот так вот…

И вышел, шаркая.