Шмагия - Генри Лайон Олди

Сходные грезы возникали у Омфаллосских пифий, накурившихся лаврового листа. Только пифии, избранницы «Пупа Земли», от рождения умели толковать любые, самые сумасбродные виденья, — в отличие от чародеев, сторонников «Вышних Эмпиреев», а посему людей нрава скорее педантичного, нежели интуитивно-прозрительного.

Чаще всего сны забывались без последствий.

— Буду вам весьма признателен…

Взмахнув рукой, охотник на демонов отмел все благодарности. Дескать, сочтемся, свои люди! Мускулюс и не сомневался, что сочтутся, рано или поздно.

В лице Фортуната Цвяха проступило сумасбродство, характерное для блиц-навевания, и малефик погрузился в золотые объятия сна.

… Девочка-одуванчик сидела на поляне под дождем. Дождик, дождик, перестань, здесь не мокрые места… Капли сплетались в нити. Тонкие, прочные. Нити тянулись к земле, траве, палым листьям. Диким плющом заплетали лес, мир, жизнь. На кончиках нитей танцевали марионетки. Крошечные человечки, куклы водили хоровод. Там, в затянутой тучами выси, смутно маячила большая женская фигура в плаще. Плащ был крашен синькой; даже в слякоти-мороси видно, какой он синий. Нити тянулись к рукам дамы в плаще, укрытым под тяжкой тканью. Девочка с интересом следила за пляской марионеток, шевеля пальчиками. Гибкие, тонкие, звенящие, словно тетива лука, пальчики трогали, ласкали, поддергивали и подтягивали. Тихо-тихонько, осторожно-аккуратно. Чтоб дама в плаще не заметила. А дама и не замечала. У нее, дамы-кукольницы, вон сколько забот! Что ей одна-другая пустяковина? — меньше, чем ничего.

Ну упал куколка Янош с разбитой головкой. Ну рухнул от свинцового ядрышка, пущенного из умелой пращи. Дернулся, смешно засучил ножками. Замер. Провисла ниточка. А девочка-одуванчик пустила морщинки по лаковому личику, скорчила гримаску и потянулась безымянным пальчиком. По ниточке, словно по струночке: туда-сюда. Вжик-вжик. Встал куколка Янош, живей прежнего. Ядрышко мимо шваркнуло, а парнишка в пляс пустился. Вон, по сей час танцы строит.

Ну рубанули сабелькой по пупсику Леонардику. Ловко так рубанули, с оттяжечкой. Порвалась у толстого пупсика ниточка, лежит, не моргает. А у девочки в уголках рта морщинки залегли. Славные морщинки, вкусные. Будто ребенок на печеньице взирает, схватить со стола не решается. Или старушечка-вострушечка, карга голодненькая, за мясным прилавком наблюдает: отвернется дурачок-мясничок, отвлечется, ухватят костлявые пальчики шмат грудинки… Ишь ты! — ухватили. Связали ниточку, да так славненько! Бери, пупсик Леонардик, колышек, иди махать дальше. Минула тебя сабелька вострая. Еще попляшешь.

Что там еще? Опоздали колдуны-марионеточки, а пращнички у забора танцуют, в дом ломятся? Ну, это вовсе чепуховина: тут дернули, там крутанули, никто и не опоздал, никто и не ломится. Будем жить-поживать, медовый пряничек жевать. Сидит на поляне дитя в желтом платьице, чей-то одуванчик. Знать бы чей. Тянется исподтишка к ниточкам.

Здесь главное, чтоб дама в плаще не почуяла.

Дамы, они злющие…

— Что снилось?

Фортунат Цвях был в трезвом уме и здравой памяти. Весел, доброжелателен.

— Бред какой-то, — честно отозвался малефик. Разгадывать сон он и не пытался, прекрасно зная, чем заканчиваются попытки копаться в «сне златом». Предположить, что Лесное Дитя есть демон-альтруист в свободном состоянии, причем демон-хранитель, чьи врожденные способности — ибо маны у демонов нет и колдовство им недоступно! — заключаются в вытаскивании симпатичных личностей из жизненных передряг…

Все естество протестовало против таких допущений.

Радовало другое. Сущность малефика просто кипела от переполняющей ее маны. Боясь поверить в чудо, Андреа осторожно погрузился в собственные недра. Овал Небес! Свершилось! Впервые в жизни «Великая Безделица» случилась с ним во время сна, а не при опостылевшем «бодании» с забором! Что ж это получается? Это теперь можно будет накапливать резервы и сублимировать запасы, подобно учителю Просперо, лежа в гамаке или на диване?!

Ай да Мускулюс, ай да сукин сын!

Бурно выражать свою радость колдун постеснялся, но Фортунат и так все понял. Присел на краешек ложа:

— Я счастлив, что вы снова готовы творить чудеса. Но полагаю, нам сперва необходимо объясниться. Хочу предупредить, моя история длинна и вызывает сомнения…

— Ничего, — усмехнулся колдун. — Время у нас есть. Сомнения не демоны, их и вызовешь, и обуздаешь. Давайте сомневаться вместе.

Мемуары Фортуната Цвяха, охотника на демонов, или проблемы совмещения здорового тела со здоровым духом

(в начале — сорок, а в конце — одиннадцать лет тому назад)

Дайм-венатора Фортуната Цвяха и приват-демонолога Матиаса Кручека многие считали братьями. Хотя двух более непохожих людей трудно было сыскать. Манерами и обликом мастер Фортунат напоминал столичного щеголя из высшего общества, каковым в определенной мере и являлся. Благодаря ему в столице одно время вошли в моду двубортные камзолы из стеганого атласа с двойным рядом перламутровых пуговиц по борту и отворотам рукавов, а также узкие хромовые сапоги в «охотничьем» стиле. Мастер Фортунат вообще любил все узкое, длинное и стильное. Сам он был высок ростом, изящен в манерах, ироничен до сарказма и хорошо знал себе цену. Нередко, вопреки традициям магов, носил на боку шпагу.

Надо сказать, охотник весьма ловко владел сим предметом, беря уроки у разных маэстро клинка.

Доцент Матиас Кручек являл собой полную противоположность другу. Медлительный и грузный, в неизменном коричневом сюртуке, он походил на бабушкин комод. Сюртук доцента давно стал притчей во языцех среди студентов Универмага. Человеку, мало с ним знакомому, Матиас Кручек мог показаться субъектом недалеким и даже туповатым. Привычка тщательно обдумывать каждое слово делала речь доцента замедленной. Что в сочетании с внешним видом никак не располагало собеседника к мастеру Матиасу при первом знакомстве. Да и при втором — тоже.

«Педант и тупица!» — кривились многие и ошибались.

Трудно было предположить, что первый из этой странной парочки, ироничный щеголь и лощеный кавалер — один из лучших дайм-венаторов Реттии, почетный член восьми охотничьих обществ в соседних державах! Маг высшей квалификации, обуздавший и рассеявший не одну дюжину инферналов. Дерзец, взрастивший личный Облик, дабы спускаться в княжество Нижней Мамы и преследовать добычу на ярусах Преисподней, в родной стихии. А второй, медлительный увалень, который с видимым скрипом напрягает мозги, морщит лоб и часами обдумывает ответ на любой вопрос, — едва ли не самый блестящий ум королевства! Видный демонолог-теоретик, гордость Реттийского Универмага. Автор многих трактатов, поражающих умы и воображение не только юнцов-студиозусов, но и седобородых волхвов всей земной плоскости.

Что же касается родства, тут досужие сплетники, как ни странно, были отчасти правы. Матиас Кручек и Фортунат Цвях приходились друг другу пяти- или шестиюродными братьями по отцовской линии. Оба плохо представляли себе степень этой «юродности» — что, заметим, их абсолютно не волновало. Во всяком случае, уточнить генеалогию ни один не пытался. Дружили они с детства. Тогда же, в возрасте семи-восьми лет, и проявились впервые их будущие наклонности. Во всяком случае, родители обоих любили рассказывать сходную историю.