Чары Мареллы - Андрей Богданов

Староста подошел к телу Ляли, завернутому в плотную ткань так, что напоминало огромный кокон, и вдруг дернулся, как от удара, услышав, о чем шептались стоявшие неподалеку мужики:

– Точно, я тоже слышал, что француз этот наших покойников выкапывал и варил их в сарае. Говорят, он потом, когда мясо от костей отделялось, кости-то эти сушил, потом толок, а порошок нашим деткам скармливал.

– Мне кум рассказывал о том, что богатые люди из городов большие деньги платили ему за такие порошки. Зачем ему нам их спаивать было? Нет, нам он что-то другое давал, попроще. Помню, у меня зуб болел, я целую неделю его снадобья принимал, но легче не стало, пока мне в драке зуб-то не поправили. А так бы до сих пор и мучился.

– Так он и жену приручил, она ему, наверное, помогала. Недаром говорят: муж и жена – одна сатана.

– Вот они вместе и сбежали. А почему как раз сейчас? Наверное, они все это и замутили. Мы его приняли, а он видишь, как нам отплатил.

Первой мыслью было вмешаться и пристыдить сплетников, но он вовремя себя одернул: пусть уж лучше они во всем обвиняют Бертрана, чем грызутся между собой. Его все равно нет здесь, а если вдруг появится, то Велеслав сможет защитить их с женой. Сейчас главное – сохранить то, что еще осталось. Старик верил в то, что лекарь не имел никакого отношения к разразившейся эпидемии, но понимал, что его исчезновение выглядит особенно подозрительно на фоне происходящего. Поэтому он молча отвернулся и, хромая, пошел прочь. Он не хотел видеть, как будут сжигать тело Ляли.

Следующие несколько дней никто не умирал, и Велеслав уже начал надеяться на то, что все обойдется. Люди успокоились, и некоторые даже начали заниматься своими повседневными делами, однако оказалось, что судьба просто решила пошутить над несчастными, дав им насладиться относительным спокойствием перед неизбежным. Однажды утром село огласили скорбные крики сразу из нескольких домов – ночью скончались восемь тяжелобольных, причем трое из них были теми самыми охотниками, кого старейшина просил организовать заставу. Когда стало ясно, что смерть забирает не только слабых, но и мужчин, которые находились в самом расцвете сил, в селение пришла настоящая паника. Люди перестали доверять друг другу, все чаще случались ссоры на бытовой почве. Одному мужику показалось, что сосед подкинул ему во двор зараженные тряпки, оставшиеся после его супруги, и он, недолго думая, зарубил его топором. Правда, на следующий день его поймали и устроили быстрый суд, но это ничего не изменило. Еще через два дня бабы подрались из-за муки, запасы которой подходили к концу, да так, что к вечеру одна из них умерла от побоев. Конечно, в этот раз никто наказан не был, да в этом и не было никакого смысла – порядку, которым еще несколько недель назад гордился Велеслав, пришел конец. Теперь каждый был сам за себя, и только несколько самых стойких охотников все еще, с трудом держась на ногах, следили за тропами, ведущими из села.

Народ был так увлечен внутренними разборками, что никто не заметил, как и ссориться стало некому и не с кем. Когда Велеслав почувствовал себя плохо, он уже знал, что, кроме него, в живых осталось только трое: Грязнуша, который сошел с ума и бесцельно бродил по округе, периодически передразнивая обезумевших от тоски собак; Ероха, запершийся в доме и выходивший наружу только в случае крайней необходимости; и Дюжен, здоровенный верзила, из-за буйного нрава так и оставшийся бобылем. Собравшись с силами, старик вышел во двор и сел прямо на первый снег, выпавший накануне. Взглянув на закатное небо, он подумал, что прожил жизнь достойно – так, как и нужно. Странный финал уготовила ему судьба, но, видимо, и в этом был какой-то скрытый смысл, который ему еще предстоит узнать. Зачерпнув ладонью пригоршню снега, он с наслаждением попробовал его на вкус и, выдохнув, закрыл глаза.

Выглянув утром в окно, Ероха увидел Велеслава, который сидел на снегу, свесив голову на грудь, – его седая борода была покрыта инеем и поэтому казалась не белой, как обычно, а синеватой. Парень, чувствуя, как к горлу подкатывает ком, отвернулся, чтобы не видеть старика, и закрыл глаза. Однако резкий звук заставил его снова выглянуть наружу – как раз вовремя, чтобы успеть заметить, как Дюжен, как-то странно переваливаясь с ноги на ногу, направился в сторону леса. За ним на снегу осталась лежать собачонка Ирицы, которая, скорее всего, имела несчастье зарычать на мужика. Вспомнив о предостережении Велеслава, Ероха быстро оделся и, схватив шапку, побежал догонять Дюжена.

– Ты куда? – закричал он, настигнув здоровяка уже за границами селения. – Забыл, что нам нельзя идти к людям?

– Теперь мы с тобой сами себе советчики, – прохрипел Дюжен и обернулся, в этот момент Ероха увидел, что тот очень болен. На его лице проступили пятна – точно такие же, какие парень недавно видел на теле Ляли.

– Это совершенно не важно! – воскликнул он, стараясь не подходить к мужику слишком близко. – Ты перезаражаешь всех, с кем столкнешься. Разве не понимаешь?

– Может, и перезаражаю, а может, меня вылечат, – быковато замотал лохматой башкой Дюжен и продолжил путь. – Вон все наши слушали этого старого дурака, и чем все закончилось? Все село перемерло. А я умнее, мне такой конец не подходит. А заражу кого – значит, так тому и быть.

Придя в ужас от таких слов, Ероха забыл о собственном здоровье и попытался остановить упрямца, но тот только махнул рукой, которая больше напоминала медвежью лапу, и парень упал на снег, схватившись руками за разбитое лицо.

– Раз не хочешь со мной – тогда не мешай, а то убью, – безразлично кинул ему верзила, не останавливаясь.

Тяжело дыша, Ероха полежал на спине несколько секунд, понимая, что жизнь не оставила ему выбора, а затем поднялся и, стараясь ступать тихо, последовал за Дюженом. Улучив момент, когда тот, орудуя длинной палкой, нащупывал подходящее место для того, чтобы переправиться через реку, он кинулся ему на спину – и они вместе упали в припорошенную снегом полынью, взбаламутив собравшуюся в ее нижней части шугу. Мужик вскрикнул и забился, пытаясь выбраться наружу, но Ероха, обхватив его сзади сразу руками и ногами, только крепче стиснул зубы и терпел, терпел, терпел… Когда Дюжен наконец перестал вырываться, у парня уже не осталось сил на собственное спасение. Ему вдруг стало так тепло и хорошо, что его замерзшее лицо преобразила счастливая улыбка.

Когда вода в полынье перестала бурлить, Грязнуша, стоявший над ней, заулюлюкал и, залихватски свистнув, начал скидывать с себя одежду, при этом бормоча себе под нос:

– Девица-красавица водицы нанесла, ох, что откроет добрым странникам весна. Угольки задобрят земли-матушки душу, рыбы доедят Грязнушу, – и, засмеявшись, нырнул вслед за Ерохой и Дюженом.

Глядя на изрытую землю и развалины когда-то великолепных сооружений, Бертран сожалел о том, что родился слишком поздно и не застал былого величия Ипра, бельгийского города, которому предстояло стать важным звеном в цепи трагических событий Первой мировой войны. Конечно, его восстановят, но теперь это будут здания, построенные на костях погибших. Сколько их будет? И сколько уже было? И ради чего? Доктор вздохнул и, выпустив руку только что умершего солдата германской армии, прикрыл его голубые глаза, в которых отражалось серое октябрьское небо. В этот день он стал свидетелем пиршества стихии, которую многие представляют как старуху с косой. Нет, подумал он, это не старуха. Это мальчик с кровавыми глазами и в перепачканных грязью башмаках. Он ходит от одной воронки к другой и собирает в качестве трофеев души солдат.