Роковой романтизм. Эпоха демонов - Евгений Жаринов

Жанр ноктюрна был очень близок Шопену. Работать над ним он начал еще в юном возрасте до отъезда из Варшавы, когда память о детских впечатлениях и о песнях матери была еще очень свежа.

В XIX столетии ноктюрны считались самыми популярными произведениями Фредерика Шопена. Почему современники отдавали предпочтение именно им, догадаться несложно. В них сконцентрировалось то главное, что было свойственно романтической эстетике, — глубоко личное, субъективно-лирическое, интимное переживание, которое целиком и полностью захватило сознание современников. В них проявился и новейший камерный пианизм и салонное изящество, ставшие своеобразным противовесом виртуозной фортепианной музыке того времени.

Одухотворенный лиризм Шопена находит в ноктюрнах свои специфические средства выражения. С чисто моцартовской щедростью рассыпает в них Шопен свои прекрасные мелодии. Предельно выразительные, непосредственные, они звучат как естественно льющаяся песня, как живой человеческий голос. В ноктюрнах наиболее явны песенные, вокальные истоки шопеновской мелодики. Если хотите — это память детства, это мамины песни. Некоторые ноктюрны можно сгруппировать по общим композиционным приемам. Есть среди них так называемые «песни без слов». В их основе лежит один музыкальный образ; верхний голос ведет мелодию, остальные гармонические голоса образуют к ней аккомпанемент. Но и они отличаются глубоким содержанием, творческой фантазией, интонационной выразительностью. Интенсивность мелодического развития доводит элегические мелодии до высокой степени напряженности и драматизма. Примером могут служить даже наиболее ранние ноктюрны: E-moll, op. 72 (посмертный) или Es-dur. op. 9.

Но для большинства шопеновских ноктюрнов типично наличие двух резко контрастных образов. В этом проявляется большая усложненность содержания, что в свою очередь ведет к обогащению формы, а острота контрастов — к драматизации самого жанра. И это вполне объяснимо. Речь идет о потерянном рае, рае детства. Вступив во взрослую жизнь, Шопен в душе так и остался вечным ребенком, «эфирным созданием», по меткому выражению Жорж Санд.

Внешне Шопен был очень привлекательным: он был светловолос, голубоглаз, отличался субтильным телосложением и всю жизнь имел успех среди дам, но десять лет любил ту, которую при первой встрече даже не счел похожей на женщину. Жорж Санд и стала для музыканта одновременно и матерью, и могилой. Известно, что феминистка звала своего возлюбленного не иначе, как Шопинетто. Он был для нее балованным мальчиком. «Погасите свечи. В темноте ко мне приходит вдохновение», — любил повторять Шопен перед концертом. Тьма. Мрак могилы как источник вдохновения. Прощание с любовью под звуки знаменитого траурного марша. Романтизм любит сочетать несочетаемое, любит обострять глобальные конфликты бытия.

Но приглядимся повнимательнее к самому главному событию в духовной жизни Шопена — это его роковая встреча со знаменитой Жорж Санд. В тот момент, когда Жорж Санд и Фредерик Шопен впервые встретились, она была разведенной независимой женщиной с двумя детьми, а он оказался помолвлен с Марией Водзинской. Судьба словно посмеялась над ними, столкнув их вместе: бледного больного Фредерика, красивого молодого человека 26 лет с безупречными манерами и горящим взором, и разведенную грубоватую женщину 33 лет от роду в мужском платье, которую невозможно было представить без сигареты. Контраст был всем заметен. В мужской платье 33-летняя Жорж Санд, а этот возраст в девятнадцатом веке считался бальзаковским, то есть уже не первой свежести и слегка траченным, и красавец-аристократ Шопен. Тонкость и прозрачность цвета его лица прельщали всех; у него были вьющиеся светлые волосы, нос слегка закругленный; он был небольшого роста, хрупкого, тонкого сложения. Манеры его были изысканны, разнообразны; голос немного утомленный, часто глухой. Его манеры были полны такой порядочности, в них был такой cachet кровного аристократизма, что его невольно встречали и принимали, как князя…

Естественно, что Шопен сначала не обратил никакого внимания на ту, которой буквально «заболеет». Лишь спустя несколько дней он заметил вскользь: «Что за отвратительная женщина эта Санд? Да и женщина ли она вообще?» Однако многие знакомые, наблюдавшие за необычной парой, отмечали, что волевая баронесса обладала особым влиянием на слабохарактерного Фредерика. Получалось, что не он, а она была активным началом в их отношениях, и роман, продлившийся почти десять лет, подарил обоим много искреннего чувства и творческих сил, а еще принес нестерпимые страдания Шопену. Здесь приходят на ум знаменитые строки русского романтика Тютчева:

Возможно, причиной страсти, вспыхнувшей в сердце женщины, стал тот факт, что на момент знакомства Шопен был болен и слаб, а она ко всем своим любовникам испытывала чувства, схожие с материнскими. Например, одним из ее знаменитых любовников был Альфред де Мюссе, писатель-романтик, создавший свой знаменитый шедевр «Исповедь сына века», на который ссылается М. Ю. Лермонтов в предисловии к «Герою нашего времени» как на книгу, оказавшую на него огромное влияние. Так вот, этот самый Альфред де Мюссе поразил сердце Жорж Санд тем, что сказал: «Я влюбился в вас как ребенок». Эта апелляция к детской беззащитности и покорила сердце известной сердцеедки. Так или иначе, а Санд обратила внимание на несчастного молодого Шопена, а его помолвка вскоре оборвалась: родители невесты посчитали музыканта недостойным руки их дочери.

Но кто же такая была эта самая Жорж Санд? От рождения ее звали Аврора, по мужу Дюдеван. Она была баронессой и поклонницей зарождающегося феминизма. Аврора не стесняясь носила мужской костюм и увлекалась свободными отношениями. Обладая утонченным умом, баронесса «баловалась» писательством и выпускала романы под мужским псевдонимом Жорж Санд и когда ее упрекали в излишней свободе нравов, она заявляла в духе З. Фрейда и К. Г. Юнга, что все плохое в ней от мужчины, от Жоржа Санда, а все хорошее — от женщины, от Авроры Дюдеван. Перед нами яркий пример, подтверждающий существование в нашей психике таких архетипов бессознательного, как анима и анимус, то есть присутствие мужского и женского начал в душе каждого человека. И если у молодого гения Шопена, женское превалировало и искало покровительства и защиты, то в его возлюбленной мужского было хоть отбавляй, хотя она и была женщиной, способной соблазнить любого мужчину. После знакомства с композитором Жорж Санд послала ему записку, состоящую из одной фразы: «Преклоняюсь перед вами. Ж. С.». Эту записку Шопен вложил в личный альбом и хранил до конца жизни. Вот он, точный удар по самолюбию гения! Сильная, независимая, волевая, она сразу же подняла белый флаг капитуляции. Шопену явно не хватало ощущения собственной мужской силы, и эта мужественность в женском обличии неожиданно преклонила перед ним колени. «Туше!» — как говорят французы. Шопен только что пережил болезненный разрыв с красавицей невестой. Он душевно слаб, находится на грани своего постоянного состояния, депрессии, здесь и надо искать причину, по которой музыкант весь эмоциональный импульс своего творчества определил одним словом — жаль. Жалость, но не жалкий. Его сердце переполнено сочувствием к самому себе: вот он, тот эмоциональный омут, из которого и появляется на свет депрессия. Тем не менее, именно в объятиях по-мужски очень сильной Жорж Санд Фредерик найдет утешение. Однако противоестественность этой взаимной страсти буквально бросалась в глаза и будоражила общественное мнение. Парижский журналист Жюль Дюфур писал: «Какая же разумная личность станет утверждать, будто любовь двух статуй, двух памятников может продлиться дольше, чем сутки? На общем постаменте им будет до смерти скучно. А в постели памятники просто смешны…» Они действительно были очень смешны в постели, особенно в последний период их отношений. Так, уже в Испании, на Майорке, Шопен, удаленный из спальни возлюбленной, сильно страдал. Жорж, наоборот, наполнялась силой подобно вампиру. Она строчила свои романы. Точно такой трюк она уже проделала с больным Альфредом де Мюссе в Венеции, когда почти на глазах у чахнущего бедолаги обнималась с его лечащим врачом Паджело. Видно, этой даме просто патологически необходимо было заставлять кого-то страдать, чтобы черпать вдохновение для своих душещипательных романов. В 1847 году, за несколько месяцев до разрыва, она напишет письмо кому-то из приятелей, где в нескольких словах расскажет о жизни с Шопеном: «Семь лет я живу как девственница с ним и с другими… Я знаю, что многие люди меня обвиняют — одни за то, что я его измотала необузданностью своих чувств, другие — за то, что я привожу его в отчаяние своими дурачествами. А он жалуется мне, что я его убиваю отказами, тогда как я уверена, что я его убила бы, поступая иначе…» Жорж Санд вконец измучил беспокойный характер этого эфирного создания, ее «третьего ребенка», ее Шопинетто, и роковой разрыв стал неизбежен.