Токийский Зодиак - Содзи Симада

Из приоткрытого маленького оконца, выходящего на галерею, доносились звуки льющейся воды – в квартире мыли посуду – и плач ребенка.

На стук Митараи кто-то отозвался, но дверь долго не открывали. Не иначе как тарелки вытирают, подумал я.

Наконец на пороге возникла женщина, без следов косметики на лице, с растрепанными волосами. Похоже, она махнула на себя рукой. Митараи начал объяснять, зачем мы пришли. С каждым его словом на лице женщины все яснее читалось сожаление, что она открыла нам дверь.

– Мы хотели немного поговорить о вашем отце…

– Не о чем нам разговаривать! – отрезала женщина. – Отец ничего не сделал! Сколько раз к нему приходили… Оставьте нас в покое!

Дверь с грохотом захлопнулась у Митараи перед носом, ребенок за стеной снова заплакал.

Мой друг не сдержался – закатил глаза и простонал:

– Пошли отсюда!

Меня удивило, что дочь Ясукавы говорила на классическом токийском диалекте, без местного кансайского говорка[47], который слышался здесь со всех сторон. Кансай-бэн так сильно резал ухо, что, казалось, все окружающие нарочно ломают язык, уподобляясь актерам-комикам. Я не ожидал встретить в этих местах человека, говорящего нормально.

– В общем-то, другого я и не ожидал, – заявил Митараи, не желавший признавать поражения. – Да мы и вряд ли многого добились бы от Тамио Ясукавы, будь он жив. Чего уж о дочери говорить… Просто я считал, что в Киото съездить надо, раз у Бундзиро Такэгоси не получилось. Так что забудем о Ясукаве и его дочери.

– И что дальше?

– Надо думать.

Мы вернулись на станцию и сели в электричку.

– Ты вроде говорил, что был в Киото только студентом? – спросил Митараи.

Я кивнул.

– Тогда я посоветую тебе сойти на станции Кацура. Она как раз следующая. Там сделаешь пересадку на Арасияму. Посмотри Арасияму и Сагано. Вот тебе путеводитель. Сейчас сакура в полном цвету. А я займусь другими делами. Надо побыть одному, подумать… До Эмото один доберешься?

* * *

Я сошел с электрички в Арасияме и, влившись в поток людей, не спеша двинулся вперед. Митараи был прав – сакура в этих местах действительно цвела роскошно.

Открылся вид на реку. В Арасияме Кацурагава была широкой. Через реку был перекинут длинный деревянный мост, где я увидел девушку-майко[48] в компании светловолосого юноши, у которого на груди болтался фотоаппарат. Ее обувь на толстой деревянной подошве (не помню, как она называется) мягко постукивала при каждом шаге.

Перейдя мост, я заглянул в путеводитель. Тогэцукё… «Мост через Луну». Откуда такое название? Наверное, когда в реке отражается лунный свет, у людей возникает чувство, будто они проплывают над Луной.

Возле моста стоял деревянный домик, который я сначала принял за храм. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это телефонная будка. Мне даже захотелось позвонить из нее кому-нибудь, но знакомыми в Киото я еще обзавестись не успел.

До Рокусися было далековато, поэтому, быстро перекусив, я решил прокатиться на трамвае. В Токио трамвай уже не увидишь. Вымирающий вид транспорта.

Я читал в каком-то детективном романе (названия уже не припомню) про одного сыщика, которого в трамвае осенила блестящая идея. У меня такое ощущение, что вместе с исчезнувшим из Токио трамваем канули в Лету и добрые старые детективы.

Куда направляется трамвай, я толком не знал. Сошел на конечной остановке и увидел перед собой железнодорожную станцию Сидзё Омия, от которой начиналась оживленная улица. Пройдя по ней немного, я понял, что уже бывал здесь. Да это же Сидзё Каварамати! Неужели в Киото все дороги ведут в этот район?

Я решил пройти еще немного, посмотреть храм Киёмидзу[49]. «Здорово, что мы сюда приехали», – думал я, шагая к храму по выложенной камнем мостовой улочки Саннэндзака. Потолкавшись в сувенирных рядах, заглянул в чайный домик с низко нависающей крышей, чтобы выпить чашечку сладкого сакэ.

Женщина в кимоно подала мне сакэ и стала разбрызгивать воду по мостовой. Она делала это очень аккуратно, чтобы ни одна капля не попала на стоявшую тут же сувенирную лавку.

Прогулка по Киото порядком меня утомила, и я решил возвращаться в Нисикёгоку.

Эмото встретил меня вопросом:

– Ну как тебе Киото?

– Замечательно!

– Где был?

– В Арасияму съездил, посмотрел Киёмидзу.

– А Митараи куда подевался?

– Не знаю. Мы в электричке расстались. Бросил меня.

Эмото посмотрел на меня с сочувствием.

Мы стали готовить на ужин тэмпура, и в это время на пороге появился Митараи. Взглянув на его отсутствующее лицо, я подумал, что так, наверное, должны выглядеть лунатики. Втроем мы уселись за скромный ужин.

Только тут я заметил, что на Митараи пиджак его друга.

– Может, снимешь пиджак? – обратился я к нему. – Чего ты в нем сидишь? Не жарко?

Митараи будто не услышал моих слов. Он сидел не двигаясь и рассеянно глядел на какую-то точку на стене.

– Да сними ты пиджак! – повторил я, на этот раз громче.

Мой друг медленно поднялся со стула и через несколько минут вернулся. Я посмотрел на него: он был в пиджаке, только теперь в своем собственном.

Тэмпура удалась на славу – Эмото действительно был первоклассным поваром. Однако Митараи, кажется, даже не понял, что он ел.

– Завтра воскресенье, – проговорил Эмото, обращаясь к приятелю. – У меня выходной. Я хотел свозить Кадзуми в Ракухоку. Как вам идея?

Я, конечно, обрадовался, но вида не подал.

– Кадзуми рассказал мне: ты все думаешь, уже голову, наверное, сломал, – продолжал Эмото. – Почему бы тебе тоже не прокатиться? Если, конечно, других планов нет.

Митараи послушно кивнул:

– Хорошо. Только я на заднем сиденье. Посижу, помолчу.

* * *

Пока мы ехали в Охару – северный пригород Киото, где расположен храм Сандзэнъин, Митараи, как и обещал, не проронил ни слова. С каменной беспристрастностью он восседал на заднем сиденье, словно Будда.

В Охаре пообедали. Эмото приправлял каждое блюдо остроумными профессиональными комментариями, но Митараи по-прежнему оставался ко всему безразличен.