Школа двойников - Марианна Баконина

Она с трудом сдерживала слезы. Ей хотелось плакать и от безысходной жалости к Леночке, и от того, что студия решила поскорее о ней забыть, и от того, что веселую, недавно полную жизни женщину пришло проводить всего полтора десятка человек, и еще от того, что утрачен торжественный и многозначительный ритуал проводов. Лизавете не хватало проникнутых будущностью слов: «Мы провожаем ту, что умерла с верой в Христа в душе и с надеждой на Спасение». Хотя это глупо. Леночка, да, впрочем, и сама Лизавета не были верующими. Откуда тогда эта тоска по утешению? Почему щемит сердце?

Когда Лизавету спрашивали, верит ли она в Бога, она отвечала цитатой из Канта: «Я верю в звездное небо над нами и в нравственный закон внутри нас!» Ей казалось, что именно закон, возможно, душевный инстинкт заставил человека придумать десять заповедей, выработать жизненные правила, чуть более сложные, чем «выживает сильнейший». И придумывали их повсюду – и там, где верили в Христа, и там, где признавали пророка Мухаммеда, и там, где возносили молитвы Будде. Так нужно ли выбирать определенное вероучение? Если в сухом остатке – все то же звездное небо и все тот же нравственный закон.

Только почему-то именно сейчас Лизавете не хватало веры и надежды, которые даруют молитвы! И хотелось плакать горько и не останавливаясь. Не потому ли, что она знала, была почти уверена – Леночка ушла из жизни не из-за внезапной болезни, а потому, что где-то перестал работать нравственный закон, кто-то растоптал законы человеческие, а значит, и Божеские? Ведь нет законов Бога без человека. А потому и звездное небо может рухнуть.

Лизавета вздрогнула от внезапного деревянного стука – это о гроб стукнулся первый комок мерзлой земли. Лизавета с трудом подавила всхлип. Она не будет плакать – слезы бессмысленны.

Над могилой установили деревянную дощечку с лаконичной надписью:

Елена Михайловна Кац

6 июня 1962 – 18 февраля 2000

Последней, кто положил букет на неправдоподобно маленький могильный холмик, была Лизавета. Шесть лиловых гвоздик. Она, присев, замешкалась, и Савва тут же испуганно спросил:

– Что с тобой?

– Ничего, все в порядке. Просто думаю об этих гадах, которые ее убили, и еще о милиции – я здесь никого от них не заметила! А в фильмах любят показывать, как те даже на похоронах ловят убийц.

– В кино не бывает столько глухих убийств, – тихо заметил Савва.

Лизавета кивнула.

– Ты не падай духом, – сказал Савва, когда они шли к его «жигуленку». – Вот вернется Сашка, и мы обязательно разберемся в этом деле.

Лизавета опять кивнула.

– Да. Когда вернется… Он что-то пропал. Его отпустили на три дня, а прошла уже неделя.

…Лизавета повернулась к монитору и приготовилась смотреть сюжет, который стоил ей, Савве и Саше Маневичу пяти лет жизни, что не очень много, но, может, будет стоить и очень дорого, и расплачиваться придется работой, любимой работой.

Саша в Москве задержался. И привез потрясающий материал. Он умудрился познакомиться с тем самым следователем прокуратуры, который работал по делу бывшего мэра Петербурга, не так давно вернувшегося в Россию после нескольких лет пребывания «в бегах». Об этом взяточном деле в Петербурге говорили долго, потом разговоры угасли, дело вроде бы закрыли, почему бывший мэр и решился пересечь границу в обратном направлении, но внезапно выяснилось, что старое не забыто. И вот чиновник прокуратуры предложил Саше сделать репортаж о ходе возобновленного следствия. Неслыханная удача. Неслыханная и невиданная в обычные дни, но вполне возможная в период предвыборной войны. И Саша привез дивный материал о том, как, кто, где и за что получал квартиры в городе на Неве, не имея прописки, не мучая семью и себя долгими очередями и не откладывая из зарплаты по зернышку, чтобы накопить требуемые для покупки квартиры двадцать, тридцать или сто тысяч долларов.

Следователь Генпрокуратуры показал Саше лишь кусочек дела, разрешил снять некоторые документы и дополнил все это вполне современными расшифровками телефонных переговоров. Санкционированных.

Хитрый Маневич, знавший, какие директивы даны высшему телевизионному руководству, никому, даже Лизавете, о припасенной бомбе ничего не сказал. И еще неделю полуподпольно доснимал необходимый видеоматериал: квартиры, вывески разных контор, портреты чиновников.

Сразу после Дня защитника Отечества он решил, что к бою готов, и показал материалы сначала другу-сопернику Савве, а потом Лизавете.

– Мы решили, что ты захочешь пропихнуть это в эфир, – сказал Саша, когда Лизавета закончила отсмотр сенсации.

Лизавета усмехнулась:

– Это супер. До выборов – месяц. Очень своевременный фугас. Только не пропустят!

– А надо сделать так, чтобы пропустили. – Маневич выщелкнул кассету из плейера и запихнул ее в карман куртки. – Пока об этом знаем мы трое. И, конечно, тот человек, который подпустил меня к «секретным материалам»…

– Пустил козла в огород, – поправила его Лизавета.

– Но согласись, что видео убойное! – с нескрываемой завистью сказал Савва. Они с Маневичем уже давно, словно два гладиатора, бились за звание самого талантливого журналиста-расследователя. С переменным успехом.

– И текст тоже, – охотно поддержала его Лизавета. – Только нужен очень хитроумный план для того, чтобы достоинства этого сюжета могли оценить не только мы с вами.

– Во-первых, нужен выходной день… – начал перечислять Савва. Все в редакции «Петербургских новостей» знали, что в голодные выходные дни, когда события приходится высасывать из пальца, вставить в верстку нужный репортаж значительно проще.

– Во-вторых, я в эфире, – снова поддержала Савву Лизавета.

– А кто выпускающий редактор? Кто верстку сделает? Верейская?

– Лана может раскричаться, и тогда пиши пропало, – задумчиво произнес Саша.

– Другие и кричать не будут, сразу побегут консультироваться.

У Лизаветы опыт работы в «Новостях» был больше, чем у Маневича и Савельева, и она знала выпускающих несколько лучше.

– Можно время потянуть. Рассказать в общих чертах, о чем сыр-бор, а готовый сюжет поднести прямо во время эфира.

– Тут и общих черт хватит для грандиозного скандала.

– А что ты все критикуешь? – не выдержал Савва, предложивший потянуть время. – Лучше сама что-нибудь дельное придумай!

В результате сошлись на том, что пойдут в ход все известные им уловки: и выходной, и время потянуть, и поспорить, и показать редактору смягченный вариант текста, с не полностью расшифрованным синхроном, и все прочее.

Все равно сюжет проталкивался со скрипом и чуть не застрял из-за полученного Ланой строжайшего указания все предвыборные сюжеты показывать на самом верху.

Лана Верейская – в выбранный заговорщиками день выпускающим была именно она – сначала попыталась апеллировать к разуму приставших к ней журналистов.