Фельдмаршал должен умереть - Богдан Сушинский

— Не решится, поскольку знает, что вилла находится под патронатом Святого Престола.

— В том-то и дело, что Скорцени снесёт их вместе с виллой и Святым Престолом.

— Уж не прикажете ли благодарить этого эсэсовца за то, что он всё еще настроен добродушно и милостиво? — внутренне вскипел Шеридан.

— Добродушие Скорцени как раз и является первым признаком того, что он снесёт их, сержант. Если только в гости к нам действительно явился сам Скорцени, а не какой-то в пьяной драке исполосованный шрамами чиновник гестапо.

— Если вам угодно будет выслушать собственное мнение сержанта морской пехоты…

— Чем меньше будете налегать на то, что вы — бывший сержант морской пехоты, мистер Шеридан, — нравоучительно перебила его Мария-Виктория, — тем больше Скорцени будет подозревать вас в том, что на самом деле вы были лейтенантом разведки Военно-морских сил США. И не думаю, чтобы он слишком уж ошибался.

Шеридан как-то затравленно взглянул на Марию-Викторию. Он не желал портить отношения с хозяйкой виллы, но в то же время помнил, что до сих пор на «Орнезии» не принято было выяснять, кто есть кто. Особенно если речь шла о прошлом кого-либо из её обитателей. Здесь каждый оставался тем, кем прибился к «спасительным вратам» виллы, кем назвался, какую роль избрал для себя.

Что касается лично его, то до сих пор он оставался Морским Пехотинцем, волею судеб заброшенным на север Италии, списанным по состоянию здоровья сержантом морской пехоты. И до сих пор это устраивало решительно всех.

— Смею утверждать, что налегал не на чин сержанта, а на собственное мнение.

— Выскажите его Скорцени. Больше всего на свете он любит выслушивать собственные мнения американизированных потомков итальянских эмигрантов, дослужившихся до чина сержанта морской пехоты США. — В ответ Шеридан лишь беспомощно развёл руками: сегодня он попросту не узнавал княгиню Сардони. — Немедленно откройте ворота и проведите штурмбаннфюрера в мой кабинет. Надеюсь, к тому времени я хоть в какой-то степени приведу себя в порядок.

Княгиня произнесла это, уже стоя у бокового входа в особняк. Но когда Шеридан, лишь для видимости ускорив шаг, направился в обход здания, чтобы распорядиться в отношении гостей, не удержалась и пошла вслед за ним. Даже после того, как ворота были открыты и машины въехали на территорию виллы, Скорцени продолжал оставаться у ворот, словно сомневался, что его уже готовы принять.

— Первая попытка взять вашу цитадель штурмом увенчалась неудачей, — признал штурмбаннфюрер, когда княгиня приблизилась к нему. Вцепившись в поперечину металлических ворот, Мария-Виктория повисла на ней и, слегка раскачиваясь, молча смотрела на диверсионного пилигрима.

— Это потому, что вы так до конца и не определились, кого хотите брать штурмом: виллу или её хозяйку, — поучительно изрекла княгиня.

— Справедливое замечание. Хотите спросить, каким ветром меня занесло сюда?

— Не хочу, — кротко заверила его Мария-Виктория. В её фигуре, в манере поведения просматривалось что-то мальчишеское, и Скорцени не хотелось разрушать это наваждение. — Вас, конечно же, занесло сюда ветрами войны, как и каждого из нас. Но кто бы мог предположить, что поход в лес, к «расстрельному» оврагу закончится встречей здесь, на этой прекрасной вилле?

— Однако признайтесь: ступая по лесной тропе в ожидании расстрела, вы только о том и думали, что пройдёт немного времени, и мы вновь встретимся, только уже в раю, — сдержанно предположил оберштурмбаннфюрер. — Так вот, ваши фантазии сбылись.

— Пока что вы всего лишь у райских врат.

— Но кто привратник! Признайтесь, что это вы сделали всё возможное, чтобы мой самолёт приземлился на Лигурийском побережье Италии, а не в пригороде Берлина.

— Но мы не станем обвинять любовницу дуче Кларету Петаччи в том, что она слишком перестаралась, истолковывая мои пожелания в буквальном смысле, — подсказала княгиня ответ на мучавший обер-диверсанта рейха вопрос.

— Не станем. Причём исключительно из уважения к дуче.

— И всё же я не верила, что такое возможно, — мечтательно покачала головой княгиня. — Существуют чудеса, которые в принципе не должны происходить, даже на войне.

— …Разве что они навеяны вашими робкими пожеланиями, княгиня Сардони.

Поспать Курбатову дали не более часа. На окраине села вдруг вспыхнула короткая перестрелка, заставившая его проснуться.

Когда к нему в комнату ворвался встревоженный комбат корсиканцев, князь, все еще лежа в постели, успокоил его, сказав: «Ждите! Через десять минут мои гладиаторы явятся и доложат, что партизаны отогнаны или истреблены».

А еще через пять минут Умбарт с удивлением услышал у двери дома грозные голоса солдат, которые приволокли раненного в плечо и уже изрядно избитого партизана.

— Троих послали в разведку, — швырнули они к ногам полковника пятидесятилетнего крестьянина, лицо которого было так исполосовано морщинами, что скорее напоминало какую-то ритуальную маску, нежели обычную человеческую внешность, какой-то лик. — От этого бродяги успели узнать, что отряд их находится в горах, в двух километрах отсюда. И что их там около; шестидесяти.

— Да это не пленный, а кладезь красноречия, — остался доволен их сообщением Курбатов.

Прошла минута, вторая. Умбарт, Шмидт и двое притащивших пленного гладиаторов, один из которых был итальянцем, терпеливо ожидали, когда русский полковник поднимется со своего походного ложа или хотя бы просто задаст какой-либо вопрос. Но Курбатов лежал и молча смотрел на стоявшего перед ним на коленях партизана, очень напоминавшего одного из тех сибирских крестьян, которых с одинаковой жестокостью казнили и красные, поскольку считали, что они все еще недостаточно опролетарились, и белые, считавшие, что красные успели их слишком безнадежно опролетарить.

Так и не задав гарибальдийцу ни одного вопроса, Курбатов приказал гладиаторам отвести его за деревушку и там расстрелять.

— Но лучше бы допросить! — возмутился Марио, гладиатор-итальянец. — Вы же сами приказали во что бы то ни стало захватить хотя бы одного партизана.

— Должен же я был посмотреть на него, — невозмутимо парировал Курбатов. — И потом, что вы собирались от него услышать?

— Расстрелять, так расстрелять, — пожал плечами Марио. — Приказ — дело святое.

— Ну и барра![18]Кстати, о расстреле, — задержал он Марио уже после того, как обер-ефрейтор Фельст вывел пленного за дверь.

— Расстреливать будете вы. Но, как итальянец итальянца, пожалеете его и, воспользовавшись тем, что Фельст останется за холмом, пальнете над головой.

— Так мы что, отпустим его?! — поразился Марио. — На кой тогда черт мы рисковали головами?

— Запомните, потомок гордых римлян: сражения выигрывают только в двух случаях: когда из стана врага в плен не берут или же когда отпускают пленных в стан врага. Но поскольку вы и сами — как вы объясните пленному — собираетесь со временем перейти в их отряд, то предупредите, чтобы не вздумали делать засаду на колонну неподалеку от горного монастыря. Потому что там их самих ждет засада эсэсовцев.