Лучшие годы Риты - Анна Берсенева

– Отец сослал, – ответил Антон.

– В каком смысле?

– В прямом. Слышал же – охламон, говорит. У меня история дурацкая вышла, с наркотой. Вообще-то не у меня, а у друзей, но менты не разбирались. От ментов отец отмазал, но недовольство выразил активно. А у него строительная компания. Ну и сослал на исправление трудом. Францу поручил следить, чтобы я дурака не валял.

Митя вспомнил, что Франц в самом деле нагружал Антона работой постоянно, не оставляя времени даже на перекуры. Вон оно что, значит!

– Педагогическая поэма, – хмыкнул Митя.

– Ты читал? – удивился Антон. – Меня-то мама еще в школе заставила, а тебе она как попалась?

«Педагогическая поэма» Макаренко попалась Мите в руки случайно, как и все другие книги, которых не было в школьной программе. Он просто брал их с библиотечных полок, читал первые страницы и понимал, будет или не будет читать дальше.

Этот навык использовался им широко: дружбу свою, даже просто общение с теми или иными людьми он пробовал и решал таким же образом.

Мимо Антона он, наверное, не прошел бы и без чрезвычайного происшествия. Но оно произошло и не просто ускорило их дружбу, а полностью переменило Митину жизнь.

В общежитие он вернулся только через месяц. Перелома позвоночника действительно не было, но трещина была, ею-то и занимались в санатории.

Заплатил за реабилитацию Антонов отец. Когда Митя увидел палату, в которую его поместили, и светлые коридоры, уставленные цветами, и немецкие аппараты для физиотерапии, то понял, что его месячной зарплаты на стройке хватило бы, наверное, дня на два такого лечения. И то вряд ли. Нельзя сказать, что его это как-то сильно уязвило. Митя знал, что денег у него нет, но знал также, что со временем они появятся. Не огромные, но достаточные для того, чтобы себя уважать. Нищета детства и юности могла бы повлиять на него гораздо серьезнее, совсем могла бы его разрушить, но повлияла вот так – заставив не мечтать о недостижимом, а прикладывать усилия к возможному. Правда, не к минимуму, а к максимуму возможного.

Занятия ему посещать разрешили, но о том, чтобы вернуться к работе на стройке, не могло быть и речи, во всяком случае в обозримой перспективе. На что жить, было в связи с этим непонятно. Хорошо хоть, последняя полученная зарплата не была потрачена из-за того, что он был в больнице и в санатории.

Митя приехал в общежитие утром. Сосед уже ушел на занятия. На письменном столе стояла сковородка, начисто вылизанная хлебной коркой. Никакой еды в общей хозяйственной тумбочке не обнаружилось. Надо было идти в магазин.

Когда он проходил мимо вахтера, тот замахал ему рукой, держа возле уха телефонную трубку.

– Что? – спросил Митя.

– Легок на помине, – ответил вахтер. – На, поговори. Про тебя спрашивают.

Митя подумал, что звонить может Антон. Его голос он и ожидал услышать в трубке.

Но голос оказался другой, женский и незнакомый.

– Здравствуйте, – сказала эта незнакомая женщина. – Ведь вы Дмитрий? Извините, я не знаю вашей фамилии. Но вахтер по описанию назвал вас.

– Меня? – удивился Митя. – По чьему описанию?

– По моему. И по Машиному.

«Кто такая Маша?» – хотел он спросить.

Но тут же вспомнил. Не Машу даже, а осунувшееся, бледное лицо ее матери.

– Здравствуйте, – сказал он. – Да, я слушаю.

– Вы не могли бы приехать к нам?

В ее голосе послышалась то ли мольба, то ли истерика. И то и другое было ему одинаково неприятно.

– Сейчас? – спросил он. – Что-то случилось?

– Да! – воскликнула она. И тут же понизила голос, заговорила торопливо: – Случилось, и именно сейчас. Вы извините, я не могу говорить. Маша уснула, но очень неглубоко, и… Пожалуйста, приезжайте! Я все объясню.

Теперь в ее голосе задрожали слезы. Митя не знал, что делать. Меньше всего ему хотелось сейчас куда-то ехать, тем более к Маше. Ему есть хотелось, и больше ничего, если честно.

– Прямо сейчас не успею, – сказал он. – Мне на метро минут сорок и до метро еще…

– Возьмите такси. Я заплачу! Я в окно увижу, когда вы будете у подъезда.

Это обещание было неприятно вдвойне; Митя поморщился.

– Ладно, – сказал он.

Машина мать действительно увидела его из окна. Но когда она вышла из подъезда, он уже расплатился и такси уехало.

– Ну что же вы? – укоризненно сказала она. – Сколько вы заплатили? Возьмите, пожалуйста.

Брать у нее деньги Митя не мог – что он, девочка по вызову? Оттого, что пришлось потратиться на такси, да еще именно сейчас, когда никаких доходов впереди не просматривается, – злился. В таком настроении он и вошел в подъезд, и пошел за ней к лифту.

На шестом этаже, у квартирной двери, Машина мать остановилась.

– Я объясню, в чем дело, – торопливо сказала она. – Я не склонна вообще-то к панике, тем более людей своими проблемами обременять… Вы меня извините, пожалуйста, Дмитрий. Но Маша попыталась покончить с собой. Я всегда этого боялась и на многое поэтому смотрела сквозь пальцы. Видимо, не надо было… Но я не могла… В общем, это все-таки произошло – она наглоталась таблеток.

«Где ж она их взяла, интересно?» – подумал Митя.

Когда он читал в какой-нибудь газете эту фразу, «наглоталась таблеток», такая мысль всегда приходила ему в голову. В аптеках без рецепта даже обезболивающее толковое не продают.

– На Лубянке, видимо, купила, – словно расслышав его мысль, сказала Машина мать.

– Где на Лубянке? – не понял он.

– В подземном переходе. Там продают любые лекарства, наркотики тоже, милиция попустительствует. Да мало ли где еще!.. Теперь не это важно. Я утром пришла – и увидела… У меня сразу после дежурства рабочий день начинается, я не собиралась домой заходить, но как почувствовала… Если бы не это, она умерла бы. Вы себе не представляете, сколько таблеток вышло, когда я ей желудок промывала!

– Дома, что ли, промывали? – не понял он.

– Конечно. Я реаниматолог. А «Скорую» вызвать не могла.

– Почему?

– Машу поставили бы на психиатрический учет. И сломали бы ей жизнь.

Митя смотрел на нее и не мог поверить, что она в самом деле не понимает происходящего. Ему было достаточно нескольких часов общения с Машей, чтобы понять, что она такое. Он вспомнил ее доверчивость, безалаберность, эгоизм, легкость и простоту… Способность управлять собою и не сломать жизнь себе самой в списке ее человеческих качеств не значилась точно.

– Побудьте с ней до вечера, я вас очень прошу, – сказала Машина мать.

«Почему я?» – хотел спросить Митя.